— А если я скажу тебе, что мой дед зарыл статую Афродиты под миртовым деревом и голубями? — выпалила Алекса.
— Ты о чем?
— Помнишь, я говорила тебе про фонтан, который нашла в саду? Так вот, на нем вырезаны какие-то птицы. Я сначала не поняла, но теперь уверена, что это голуби.
— Голуби?.. — переспросил Марк.
— Ты еще не понял? Статуя под миртовым деревом! Оно растет рядом с фонтаном.
— Беремся за лопаты! — воскликнул Марк.
Алекса улыбнулась и бросилась в сад.
— Я принесу фонарь! — крикнул Марк ей вслед, но она уже исчезла за дверью.
…Когда первые лучи восходящего солнца окрасили небо, Алекса раздвинула шторы в гостиной и с улыбкой повернулась к Марку.
— Мы все-таки нашли ее, — сказала она.
— Ты нашла. — Он тоже улыбнулся. — Если бы ты не сообразила, где копать, мы бы провозились в саду еще неделю. Но тогда было бы уже поздно.
— А сейчас еще есть время?
— Да, три дня на то, чтобы доставить ее в храм в Мемнопе. — Марк разглядывал стоявшую на столе Афродиту. За долгие годы ткань, в которую она была завернута, истлела, кое-где к статуе прилипли комья грязи.
— Она прекрасна, — проговорила Алекса. — Но как же нам ее туда доставить?
— Мне придется отправиться на Родос, а оттуда, возможно, на самолете или на пароме.
— Лучше на пароме, — посоветовала Алекса. — Поскольку Родос — главные ворота островов Додеканес. Уитфилды наверняка поручат кому-то следить за аэропортом.
Марк утвердительно кивнул:
— Да, верно. Но парома до полудня не будет. Мне придется нанять лодку, чтобы нагнать паром на одном из островов.
— Василис может помочь, — сказала Алекса. — У него есть лодка, и он знает эти воды. Если мы отправимся прямо сейчас…
— Почему «мы», Алекса?
— Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебе одному довести дело до конца?
— У тебя нет выбора.
— Но, Марк…
— Алекса, пойми, это очень опасно. Но она не собиралась сдаваться:
— И ты, Марк, пойми… Мой дед хотел, чтобы именно я нашла статую, согласен? Значит, он хотел, чтобы я и довела дело до конца. В общем, я еду с тобой, и даже не пытайся спорить. Ты меня понял?
Марк молча кивнул, он вдруг почувствовал, что у него нет ни малейшего желания спорить.