Первая дочь Вертинских, Марианна родилась в Шанхае, а вторая, Анастасия — уже в Советском Союзе. Дочерей своих Александр Николаевич обожал. Вот отрывок из его песни, посвященной Марианне и Анастасии:
У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня.
Все, над чем я смеялся когда-то,
Все теперь восхищает меня!
Жил я шумно и весело, каюсь,
Но жена все к рукам прибрала,
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.
Я был против. Начнутся пеленки…
Для чего свою жизнь осложнять?
Но залезли мне в сердце девчонки,
Как котята в чужую кровать!
И теперь с новым смыслом и целью
Я, как птица, гнездо свое вью
И порою над их колыбелью
Сам себе удивленно пою:
Доченьки, доченьки,
Доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки,
Где ж вы, соловьи?..
Александр Николаевич еще с 1936 года вел переговоры о возвращении на родину. Инициатива исходила от советского правительства. Возвращение артиста с мировым именем позитивно сказывалось на имидже Советского Союза. Для возвращения на родину «заблудших овец» был даже создан специальный отдел в Наркомате иностранных дел. Однако в случае с Вертинским принятие решения тянулось очень долго — разрешения пришлось ждать целых семь лет. Не исключено, что определенную роль в столь длительной задержке сыграла не только бюрократическая волокита, но и весьма неблагоприятный с точки зрения Советской власти имидж Вертинского как «буржуазного певца».
А сам Вертинский очень хотел вернуться. Должно быть, его воображению рисовались большие залы, до отказа забитые публикой, гастрольные поездки, статьи в прессе, выступления на радио и все такое прочее.
Все оказалось почти так и в то же время совсем не так…
Лидия Вертинская вспоминала: «Война в России всколыхнула в нас, русских, любовь к Родине и тревогу о ее судьбе. Александр Николаевич горячо убеждал меня ехать в Россию и быть с Родиной в тяжелый для нее час. Я тоже стала об этом мечтать. Он написал письмо Вячеславу Михайловичу Молотову. Просил простить его и пустить домой, в Россию, обещал служить Родине до конца своих дней. Письмо В.М. Молотову повез из Шанхая в Москву посольский чиновник, сочувственно относившийся к Вертинскому. Через два месяца пришел положительный ответ и визы… На станции Отпор нас встречали представители нашего консульства, но между прочим, к Александру Николаевичу все равно подошел пограничник и строго спросил, сколько он везет костюмов. Он ответил, что у него три костюма, из которых один на нем, еще один концертный фрак и один смокинг. Выслушав ответ, пограничник неодобрительно покачал головой, а Вертинский стоял с виноватым лицом… Затем мы приехали в Читу. Город был суровый. Мороз. Стужа. Помню, когда я впервые вышла из гостиницы на улицу, то было ощущение, что меня окунули в котел с кипятком. Гостиницу еле отапливали, воды почти не было, по стенам ползали клопы. В гостинице было много военных. А из Москвы в Читу пришла телеграмма в местную филармонию с распоряжением, чтобы артист Вертинский дал несколько концертов в Чите. И администратор, который занимался нами, увидев, как мы с маленьким ребенком замерзаем в номере, предложил переехать к нему. Мы с благодарностью согласились. Его семья занимала две комнаты в коммунальной квартире. Вещей оказалось много, и мы разместили их в прихожей и в общей кухне. Кое-что у нас тут же „конфисковали“, но мне было очень жаль только теплые шерстяные носки, которые я связала для Александра Николаевича. Тем временем Александр Николаевич осмотрел зал филармонии, нашел пианиста и стал репетировать. Вертинский спел четыре концерта. Зал был переполнен. Прием и успех были блестящие!»