Ковалёва лечили месяц. За это время ему фактически вырастили новое тело взамен сгоревшего, восстановили нервные окончания, выдавленные гравитационным ударом глаза… И всё равно адмирал почти каждую ночь просыпался от боли, весь в поту, часто с диким криком. Редкую ночь к нему не приходил дед Кошмар. Шерр говорил, что это фантомные боли, порождённые разумом адмирала и его памятью, что это скоро пройдёт. Ковалев верил ему и согласно кивал, но пока что фантомные боли ничуть не уступали по силе реальным и превращали жизнь адмирала в сплошную пытку, от которой не спасали никакие лекарства. Ковалёв до полусмерти изматывал себя работой, жрал снотворное пачками, но всё это помогало мало. Оставалось только ждать, пока это не пройдет само собой.
Адмирал стиснул зубы и удержал вопль в лёгких. Боль медленно уходила, оставляя неприятное ноющее ощущение. Впрочем, с этим можно было мириться. Главное – не закричал.
Ковалёв скосил глаза. Дайяна спокойно спала, разметавшись во сне и тихо посапывая. Адмирал невольно улыбнулся – на сей раз он не потревожил её сон, хотя до этого в подобных ситуациях не раз и не два видел её испуганные глаза. Но сегодня повезло – пускай спит. Он невольно задержал взгляд, ему нравилось смотреть на неё спящую – в такие минуты она казалась особенно беззащитной. И не поверишь, что у девочки характер не железный – стальной.
Дайяна перебралась к нему в каюту в тот же день, как адмирала выписали из госпиталя. Никого не спросила, просто поставила всех, включая самого Ковалёва, перед фактом. Пожалуй, Ковалёв был тогда единственным, кто возмутился самоуправством, остальные восприняли такое положение вещей как должное. Даже Шерр лишь вздохнул печально, но ни слова не сказал – очевидно, считал, что право на женщину, завоёванное кровью, не оспоришь. Сам Ковалёв тогда, правда, офигел, но что поделаешь, связался с сильной женщиной – будь готов принимать все прелести её характера. Пришлось смириться.
Хотя, конечно, плюсов было больше, чем минусов – например, Дайяна смогла навести в апартаментах Ковалёва относительный порядок. Относительный потому, что самый большой бардак у Ковалёва был на его рабочем столе, а как раз к нему адмирал не допускал никого. В этом бардаке он отлично знал, где и что лежит, поэтому не хотел потерять половину документов только из-за того, что кто-то разложит бумаги аккуратными стопочками.
Наконец адмирал окончательно пришёл в себя. Ещё раз оглянулся на Дайяну и осторожно, чтобы не потревожить её, встал – спать уже совершенно не хотелось, и по печальному опыту он знал, что после приступа заснуть не сможет. С усилием выпрямился – разгоняя кровь и заставляя двигаться сведённые судорогой мышцы. Тихонько, на цыпочках, вышел из спальни, ловко (сказывался богатый опыт ещё той, прошлой жизни) подхватив левой рукой одежду, и, лишь закрыв за собой дверь, позволил себе глухо закашляться – ещё одна реакция на боль, и тоже неприятная.