Это не расслабило его ни на каплю.
— Тогда почему?
— Я не могу все тебе объяснять. Не сейчас Я должна сделать кое-что для своего отца.
— Тогда позволь я тебе помогу.
— Ты не можешь помочь. Прошу тебя, не вмешивайся, это наше семейное дело. — Она нервно облизнула пересохшие губы. — Послушай, может быть, на это даже потребуется меньше времени, чем я думаю. Это будет недолго, я обещаю.
— Но где ты будешь? Мы сможем говорить хотя бы по телефону?
— Нет. Я буду очень занята.
Джоун посмотрел на нее, думая о том, как он сможет прожить эти несколько дней без нее. Ее волосы были взлохмачены, он хватался за них на пиках страсти. Ее губы были припухшими от бесчисленных поцелуев, которыми они обменивались. А ее язык… Чего только они не перепробовали за эту ночь. Но этого было мало. Ему хотелось отчаянно кричать от одной только мысли, что у него не будет возможности ее видеть. Он не хотел расставаться с ней даже на несколько дней.
Одним движением, таким быстрым, что Жюли даже не успела ничего понять, он опрокинул ее на кровать и навалился на нее своим большим сильным телом.
— Я не понимаю, что ты говоришь, и мне это не нравится. Но сейчас ты здесь, со мной, и я не хочу терять ни минуты на споры.
Джоун овладел ею, заявляя свои права на нее единственным возможным сейчас способом. И она приняла его с глубоким стоном удовольствия.
— Папа, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал. — Жюли нашла его в студии, очищающего картину Сезанна. Она с облегчением ответила, что мольберт лежал на полу, в стороне.
Он бросил на нее раздраженный взгляд:
— Я тебя прекрасно слышу, Жюли-Кристиан. Что ты хочешь сказать?
— Пойдем присядем. — Она указала на заляпанный краской диван, стоявший рядом. В последний раз обивку на этом диване меняла еще ее мать, и, хоть материал выцвел и кое-где были видны дырки, Жюли знала, что отец не станет обивать его заново. — Мне нужно все твое внимание.
Недовольный, что его отвлекли от дела, он отложил кисть и развернулся в ее сторону на высоком стуле, на котором сидел, и, сложив руки на груди, приготовился слушать.
Жюли почувствовала его агрессивное настроение, но отступать было некуда, и она решительно проговорила:
— Ладно, папа, слушай. Ты не можешь объявить всем о своих гениальных копиях и подмене картин, потому что я вернула на место оригиналы.
Он уставился на нее так, как если бы она вдруг заговорила на греческом.
— Это правда, — сказала Жюли.
Постепенно его лицо меняло свое выражение. Кольберт Ланье открыл рот, но ничего не сказал. Взволнованная, она вскочила и подала ему бутылку с водой, которую он держал рядом с собой когда работал.