Однако он вовсе не побежал, а пошел быстрым шагом, ступая неслышно, как тень.
Оставшись один, Старыгин поежился. В хранилище поддерживалась постоянная температура, ни о какой сырости не могло быть и речи, однако ему было отчего-то холодно и жутковато.
«Зачем я здесь? – думал он. – Что я хочу найти? То есть я-то сам ничего не хочу, но чего хотят те люди, которые упорно направляют меня сюда?»
Кто-то написал кровью убитой девушки номер главы из Библии, кто-то подсунул ему статью об исследованиях неизвестного ученого. Очевидно, все это делалось для того, чтобы заманить его в хранилище, но для чего? Чтобы он что-то здесь нашел? На что-то обратил внимание? Например, на этот ларец с изображением скарабея на крышке?
Скарабей, этот обыкновенный навозный жук, считался у египтян священным. Они представляли, что он катит по земле шарик навоза так же, как боги катят по небосводу пылающий шар солнца. Иногда целые армии останавливались, чтобы пропустить священного жука…
Чувствуя себя преступником, Старыгин боязливо протянул руку к ларцу и коснулся рукой отполированного дерева. Ничего не случилось. Не грянул гром небесный, и молния не поразила нечестивца, который недрогнувшей рукой осмелился коснуться бесценного музейного экспоната. Старыгин снова прислушался. В помещении он был один, где-то далеко Вадим негромко разговаривал по телефону. Тогда Дмитрий Алексеевич решительно снял ларец с полки и поставил на пол. И снова ничего не случилось. Чувствуя себя не просто преступником, а государственным преступником и настоящим святотатцем, Старыгин дрожащими руками приподнял крышку ларца.
Внутри ничего не лежало. Если и был ларец выстелен какой-то тканью, то она за столько тысячелетий, конечно, истлела.
Своими чувствительными руками реставратора Старыгин провел по дну и боковым стенкам и с трудом нащупал едва заметный шпенечек. Он нажал на него сверху, потом справа, потом слева – никакого толку. Чувствуя, как по спине течет пот, он вытянул руки, несколько раз сжал кулаки и заставил себя успокоиться. Он закрыл глаза и представил, что идет по сосновому лесу вечерней порой. Лес прозрачный, сосны стоят ровно, как будто специально посаженные. Клонящееся к западу солнце окрасило стволы в золотой цвет. На небе ни облачка, ветки не колышет ни малейший ветерок. И от этого в лесу стоит сильнейший запах сосновой коры, нагретой на солнце…
Такая воображаемая прогулка всегда помогала ему сосредоточиться. Но не только сосредоточиться.
Не открывая глаз, Старыгин вдохнул полной грудью этот тягучий волнующий воздух и почувствовал, как его захватила интуиция. Знаменитая старыгинская интуиция, которая сделала его едва ли не самым лучшим реставратором страны. Бывало, когда он только еще брал в руки какую-нибудь совершенно запущенную картину в очень плохом состоянии, интуиция подсказывала ему без всяких приборов, что под слоем потрескавшегося лака и выгоревших красок находится настоящий шедевр. Если вещь была в безнадежном состоянии, вызывали Старыгина, и интуиция безошибочно подсказывала ему, что картину можно спасти. Старыгин очень доверял своей интуиции, но рассказывал о ней немногим. Она всегда захватывала его внезапно, и он, стесняясь себе признаться в этом, считал интуицию чем-то мистическим.