– Всего иероглифов около семисот, среди них есть однобуквенные и представляющие собой целые слоги. Исследователей долгое время вводили в сомнения особые знаки-определители, они не читались, а служили для определения значения слова. Так, после иероглифа со значением «ходить», «бегать», «передвигаться» ставился иероглиф, изображающий ноги, а после иероглифа со значением «плыть» ставился иероглиф, изображающий корабль.
Говоря все это, Вадим медленно приближался к Старыгину и наконец подошел так близко, что тот почувствовал его возбужденное дыхание.
– Давайте ваши иероглифы, я расшифрую, – сказал он прежним скучным шелестящим голосом.
Старыгин поверил бы, что ему не слишком интересно, если бы не глаза. Глаза Вадима говорили обратное. Зрачки его были расширены, он облизывал сухие губы и протягивал руки.
Старыгину стало очень не по себе, однако он показал рисунки, которые сделал только что.
– Откуда это у вас? – высоким голосом вскричал Вадим. – Вы это взяли здесь?
– Да нет же, это один знакомый попросил расшифровать… – на всякий случай Старыгин решил не говорить правды. – А в чем дело? Вы некомпетентны?
– Я… я не могу… – Вадим пристально глядел на лист из блокнота, глаза его бегали по строчкам, – все же я не понимаю, откуда это у вас… нет, это какие-то незнакомые символы…
– Вижу, что вы ничем не можете мне помочь! – Старыгин решительно потянул листок к себе. – Не буду отнимать у вас время, попытаю счастья в другом месте.
Вадим вцепился в листок, но Старыгин потянул сильнее, тогда Вадим уступил с явной неохотой.
– Благодарю вас за консультацию, – скороговоркой проговорил Старыгин, – а теперь извините, я спешу.
И в это время в соседнем помещении снова раздался телефонный звонок.
– Да что же это такое! – простонал Вадим. – Подождите здесь, все равно там дверь заперта!
Он бросился на звонок. Старыгин подождал немного, потом повернулся, чтобы положить картуш на место, в ларец со скарабеем. Но что-то его удержало. Он зажал картуш в руке и стал тихонько продвигаться в сторону, куда ушел Вадим, прикидывая, куда бы спрятать каменную пластинку, потому что о том, чтобы вынести единицу хранения за пределы запасника, не могло быть и речи. Такого Старыгин как старый музейный работник никак не мог себе позволить. По неписаному кодексу это относится к разряду смертных грехов. Достаточно и того, что он прикасался руками к бесценным сокровищам, передвигал их с места на место, стирал пыль. И за это нет ему прощения!
Он перешел в следующее помещение. Голос Вадима был слышен отлично.
– Да, – говорил он глухо, – да, конечно. Но я не могу… Сейчас момент очень неподходящий…