– А зачем Усову нужно, чтобы все думали, будто Дима Белосельцев умер?
– Я не знаю. Честно. У Усова вообще много чего, что он не скажет даже… да никому не скажет. Он скрытный человек, у него клещами… он, между прочим, даже одного олигарха охранял, было дело! – вырвалось у Митрохина не к месту. – У него много завязок в верхах. Он там… так что я… я честно не знаю, какого хрена ему сдался этот Белосельцев. По мне, так… ну не знаю я! Честно не знаю!
– Ладно, – сказала я, видя, что он в самом деле говорит честно. – Все понятно. Ты, Митрохин, вот что… я все твои показания записала на диктофон, так что не советую тебе попадаться Усову на глаза, он первый же тебя и шлепнет. Бери свою тачку и катись на все четыре стороны…
– На три, – поправил Сванидзе, – в сторону Москвы лучше ему не ездить. А вообще, Мария, как это ты собираешься его отпускать? Я на это не согласен. Его в СИЗО нужно, на нем столько висит…
– Так, Берт Эдуардович! – резко выговорила я. – Мне кажется, что ваши правоохранительные наклонности снова проснулись некстати. Если Митрохина закрыть в камеру, нам это только повредит. Да и что ему предъявят, а если и предъявят, то кто будет свидетелем? Лично я – не собираюсь. Это может отнять много времени, и если не смешает все карты, так уж точно… о черррт!
Митрохин глянул в том направлении, куда посмотрела я, и, тонко, по-бабьи вскрикнув, забился в конвульсиях и вдруг обмяк. Еще бы! Митрохин, и без того находящийся в полуобморочном состоянии – от боли, от страха, от бессильной ярости – увидел, как из разрытой могилы Белосельцева медленно, с низким загробным сопением, вылезает огромная черная фигура. Признаться, мне тоже на секунду чуть не стало дурно, законопослушный следователь Сванидзе же и вовсе просто сел в грязь, а Шурик, не отрывая ото рта злополучной фляжки, прошамкал:
– А шо ж? Это ж Жора вылез. Он упал, а таперь и вылез! Не жить же ему там вовси-и. Шо ж вы пугнулися-от так? Жора, поди выпей.
Мои нервы не выдержали. Я тоже села прямо в грязь и рассмеялась тихим, отрывистым – истерическим – смехом.
* * *
В гостиничном номере, который мы сняли, Сванидзе в лучших традициях могильщика Шурика хватил спиртного и, расслабленно откинувшись на спинку дивана, сказал:
– А этого Митрохина ты зря отпустила. Надо его было, некоторым образом… чтобы не на вольные хлеба… гм…
– Да куда я его отпустила? – отозвалась я. – Его ж взяли на попечение эти двое – Шурик и Жора. Если он после их забот вообще выживет, то начисто забудет, куда и зачем его посылали. Он же просто сопьется!..
– Не об этом речь, – сказал Берт Эдуардович. – Сейчас я поясню свою мысль. Мы выяснили, что в центре всех событий стоит некто Усов, у которого были дела с моим двоюродным дядей, Владленом Моисеевичем. Что это за дела, можно только догадываться, но так просто сейф с документами из квартиры – уже моей квартиры, кстати! – не забирают. Да и этот доктор Круглов если не темнит, то ничего не знает о своем бывшем пациенте Диме Белосельцеве, а это само по себе ненормально. Удалось выяснить, что похороны Дмитрия – фикция. Выходит, что подозрения родителей Димы Белосельцева построены не на пустом месте…