О, свою речь после этой реплики Юля отрепетировала заранее, пока бежала от своего дома к директорскому коттеджу! Звучала эта речь примерно так:
– Кто дал вам право унижать людей? Совать им деньги, передавать с нарочным? Какое вам дело до моей личной жизни?! Я уже сто раз пожалела, что согласилась тогда пойти просить у вас денег! Для вас это копейки, но вы предпочли унизить нас, прочитать нам мораль. А теперь вы, как добрый барин непутевой прислуге, высылаете нам конвертик?! Благодарим покорно! Вы могли расплатиться с Ириной, если вам так угодно, но при чем здесь я? Вы ведете себя, как покупатель в супермаркете, выбираете и платите, но мы – не колбаса и не помидоры, мы не продаемся ни на вес, ни поштучно! Нам от вас ничего, ни-че-го не надо!
Вот так. Ну, или примерно так. Обидно и доходчиво, чтобы раз и навсегда объяснить этому тупому и самодовольному олигарху, мнящему себя интеллигентом, кто есть кто и как следует себя вести порядочному человеку.
Но когда Павел открыл дверь, она вдруг поняла, что не хочет с ним разговаривать, потому что это бесполезно: если он не понимает, что поступил непорядочно и в очередной раз обидел ее ни за что ни про что, то вряд ли имеет смысл ему что-то объяснять. Только лишний раз унижаться. Достаточно и того, что она только что наорала на Ирку, которая, если честно, хотела ей только добра и была совсем не виновата в том, что она такая дура! Поэтому Юля замолчала на полуслове, сунула ему в руки тот самый злополучный конверт и побежала прочь к калитке.
Постояв еще пару секунд, Павел вернулся в дом. На кухне шипела выплеснувшаяся из кастрюльки вода. В домашние тапки набился снег. Павел выключил газ под кастрюлькой и понял, что есть ему совершенно расхотелось. Механически заглянул в конверт: сорок пятитысячных купюр лежали нетронутыми. Он тогда выгреб Ирине всю наличность, которая, к счастью, оказалась у него дома (обычно он пользовался карточкой, но Надеждинск не изобиловал банкоматами и кассовыми терминалами, так что пришлось на время изменить привычки).
Мордвинов был совершенно уверен, что хотя бы часть Ирина возьмет себе. Он ошибся и в этом, и вдруг ему стало так противно, так тошно, как будто он и в самом деле сделал какую-то гадость. Повезло, получается, Семену Петровичу Подтыкину – помер мужик счастливым. А над ним, ни в чем не повинным Павлом Андреевичем Мордвиновым, какие-то малознакомые заштатные актрисы который день подряд изощренно издеваются, и когда это закончится, непонятно.
Он тупо посидел у телевизора, не вникая в смысл передачи. Потом попробовал почитать, но книга, обычный исторический роман, оказалась будто на китайском, он не понимал ни единого предложения.