— Одним словом,— пошутил Герар,— это наш день.
Битва при Гастингсе
Помогавшие герцогу облачаться в кольчугу слуги заметили, что мы с Гераром подали ее задом наперед. Кто-то из этих глупцов вдруг воскликнул:
— Дурной знак, повелитель!
— Как раз напротив, очень даже добрый! — со смехом возразил Вильгельм.— Хоть Герар с сотоварищем малость оплошали, ничего страшного не случилось: перевернутая кольчуга означает, что герцогство мое нынче же обернется королевством. Понятно?
Он еще раз усмехнулся и велел подать коня — лихого скакуна дивной серой масти и несравненной стати,— дар галисийского короля. О крутом норове жеребца ходили легенды: сказывали, будто он до крови кусал других жеребцов, наседая на них до тех пор, покуда они не валились наземь от изнеможения. На вышивке конь Вильгельма запечатлен во всей своей красе: он стоит в роскошной сбруе, с седлом о высоких луках на могучей спине и, опустив светлогривую шею, радостно бьет копытом — приветствует своего хозяина. Кто-то из оруженосцев держит его под уздцы. Увы, благородному и неукротимому галисийскому жеребцу не суждено было дожить до конца дня.
Облачась в доспехи, сир Вильгельм вышел из деревянной башни, построенной для него посреди лагеря, и предстал перед нами во всем своем великолепии: на нем была кольчуга с позолоченным капюшоном, голову венчал сверкающий шлем, в руке он держал хоругвь, благословенную папой. Оседлав коня, он слегка натянул повод и отправился на смотр войска, готового хоть сейчас ринуться в бой. Смогу ли я описать сплошной лес поднятых вверх копий, остроконечных шишаков, коих было столько, сколько спелых колосьев на неоглядном пшеничном поле в июле месяце, тесно сомкнутые ряды конницы и выстроившихся в каре быстроногих лучников в коротких туниках, чтобы легче было бегать, маневрируя меж всадниками? Хватит ли у меня слов, чтобы живописать величественную красоту расшитых золотыми шнурами и фигурами трехконечных стягов, пока еще мирно развевающихся под слабым дуновением ветра? Припомню ли я имена рыцарей, прославившихся в этой великой битве,— хотя бы тех, кого я знал лично? Нельзя забыть никого, особенно павших, чьи имена, отвага и доблесть постыдно преданы забвению. Но я назову лишь некоторых из героев — тех, кто остался жив и чьи имена первыми пришли мне в голову. Вот они: Эсташ, граф Булонский; Вильгельм, граф Эврейский; Эмери, виконт Туарский из Пуату; Готье Жиффар; Гуго Гранменильский; Вильгельм Вареннский; Жоффруа, сын графа Мортанского; Рауль Тоснийский; виконт Нэель Котантенский и вассал его, рыцарь Пиру, а также достославный герцог Бретонский...