В последних словах Кассиэля звучала уже откровенная издевка, но Алиса и так поняла все. То новое и необычное чувство, которое пришло к ней сегодня, никому не нужно. Ее душа, ее сердце стали разменной монетой в борьбе высших сил. Смешно! Рассказать кому-нибудь в институте — обхохочутся. Или, что вернее, сочтут ее чокнутой.
— Да, я поняла, — тихо проговорила она, опустив голову. — Я поняла. Я пойду.
— Ты играл один, Кассиэль. С самого начала. Я лишь пытался не дать тебе заиграться.
Алиса отвернулась. Ей хотелось зажать руками уши и ничего больше не слышать. Все понятно. Миша — такой же, как Кассиэль. Только тот темный, а он светлый. Она думала, что он любит ее, а он… только спасал. Отчего-то от этой мысли стало больнее, чем от предательства Кассиэля. Именно теперь она почувствовала себя окончательно растоптанной.
— Постой!
Миша… нет, Михаил попытался взять ее за руку, но Алиса отшатнулась. Ангелам свойственно утешать. Ей не нужны утешения и ангелы-утешители тоже.
Сделав несколько шагов прочь, она вдруг вспомнила об очень важном деле и обернулась, глядя не на Михаила — только на Кассиэля.
— Я возвращаю тебе твой гибельный дар! — громко повторила она.
Все. Теперь уже все. И ничего не осталось. Только пустота в груди, только тупая боль. Девушка не плакала. Ей было слишком больно, чтобы плакать. Плачут, когда жалеют себя, плачут, когда сердечные раны уже подживают и боль постепенно сменяется тихой печалью, легкой, как дуновение летнего ветерка. Первый, самый страшный, удар переживают со стиснутыми зубами, даже не мечтая о том облегчении, что приносят слезы.
Алиса шла по знакомой с детства улице, не узнавая ни места, ни людей. Она брела словно в густом тумане, и прохожие сторонились ее.
— Такая молодая, а уже выпивает, — укоризненно покачала головой какая-то бабулька.
Но Алиса не слышала ее.
Она шла и шла, пока не врезалась в какое-то препятствие. Инстинкты, заменившие ей сейчас сознание, подсказывали, что препятствие следует обойти. Алиса шагнула в сторону, но препятствие переместилось вслед за ней. Еще один шаг — и повторилось то же. Девушка остановилась, не сразу догадавшись поднять взгляд. Но когда она сделала это, то увидела перед собой Михаила. Точь-в-точь такого же, каким она его знала всегда. Над его головой не было сияющего нимба, черты его лица не казались столь совершенно скульптурными, как у Кассиэля. Он был похож на обычного парня лет двадцати. Его выдавали только глаза — слишком пронзительные и умные, а еще — похожие на два солнышка ямочки на щеках, появляющиеся, когда он улыбался.