– Лаэрт, – сухо проговорил Филипп, – по–моему, у вас рецидив.
Лаэрт почесал задней лапой нос, причем от этого движения шкура его облезла, и клочья попадали на пол. Вампир растерянно посмотрел себе под ноги.
– Так, – вздохнул Филипп. – Пробиркинское зелье?
– Горемычный я, – простонал Лаэрт. Он взлетел и шмякнулся об стену, на которой остался висеть его скальп. Лаэрт кляксой сполз со стены. – Значит, все кончено, да?
– Не надрывай мне душу, – сказал Филипп, отворачиваясь.
– Она меня марципаном кормила, – гордо сказал Лаэрт, подбоченясь. – А та будет меня кормить? Я существо нежное, люблю обращение ласковое. Может, ей вампиры не нравятся, хозяин? Я этого не перенесу. Мое сердце разорвется. Филипп вздохнул:
– Чего ты от меня хочешь, Лаэрт? Я сам только с ней познакомился, то есть…
– Ага, – сказал Лаэрт печально, – ага… Так, понимаю. Прощай, несравненная Матильда! Как жесток этот мир. – Расчувствовавшись, он проворно достал откуда–то (кажется, из желудка) вышитой носовой платок и промокнул им глаза, после чего спрятал его обратно. – Так как ее зовут? – спросил он как ни в чем не бывало.
– Ада, – сказал Филипп, испытывая неловкость оттого, что приходилось раскрывать имя любимой.
– Так, – многозначительно сказал Лаэрт. – И где вы с ней познакомились?
Филипп нехотя отвечал на все его вопросы. На Лаэрта было жалко смотреть; он таял на глазах, и куски шкуры по–прежнему отваливались от него.
– Так вот, – сварливо начал Лаэрт. – Я не понимаю! Я вампир, пусть, но ничто человеческое мне не чуждо. Хозяин, мое сердце обливается кровью!
– Лаэрт, – Филипп предостерегающе поднял руку, – молчи, не то мы поссоримся. Я знаю все, что ты хочешь мне сказать. Я сам себе это говорил тысячу раз, но это не помогло.
– Знаете? – недоверчиво переспросил Лаэрт. – Хозяин, сколько вы знакомы с этой девушкой? Кто она? Откуда она? Я…
– Я люблю ее, – сказал Филипп, – и она любит меня. Ясно? Я ничего не могу с собой поделать. Я знаю ее всю жизнь. – У Лаэрта вырвался жест отчаяния. – Ты хочешь сказать, что я мог бы не встретить ее, не пойди я на ту вечеринку. Но рано или поздно я все равно бы узнал ее. Это… – он запнулся. – Я не знаю, как тебе объяснить. Я даже не знаю, как себе объяснить. Может быть, я вообще ничего не знаю. Но ее улыбка озаряет мою жизнь, и, когда я думаю о ней, у меня словно сжимается вот здесь. – Филипп ткнул пальцем себе в грудь. – И я могу летать, я могу мечтать, я могу все. Только жить без нее я не могу.
Лаэрт притих. Он не нашелся, что ответить, и только подумал: «Все влюбленные – сумасшедшие. Пойду–ка я в мой морозильник».