Уже сейчас, когда наша встреча с Мареком Квятковским состоялась, и прошло какое-то время, а я все еще нахожусь под впечатлением этого человека, понимаю, что его надо видеть, слышать, эффект его присутствия огромен. Он из тех редких людей, без общения с которыми трудно и одиноко жить. Квятковский заряжает такой жизненной энергией, таким вдохновением, что, встретившись с ним однажды, хочется чаще видеть его, больше говорить с ним. И еще, он добр к собеседнику добротой художника.
Родился он во Франции, в Нормандии, но стал варшавянином до мозга костей. Его родители вернулись на родину, когда он был еще мальчишкой... Довоенная Варшава осталась в его сознании городом-фантазией: «У меня есть закодированный образ довоенной Варшавы»,— говорил Квятковский... Несколько лет оккупации, потом Варшавское восстание, в котором он принимал участие четырнадцатилетним пареньком, а потом со всеми поднимал из руин свой город. По словам Квятковского, это было самое великое время в его жизни. Пройдя через него, он стал историком искусств. На его глазах оживало то, что, казалось, навсегда должно было уйти и превратиться в пыль веков. Молодому Мареку Квятковскому, подобно человеку, однажды перешагнувшему грань жизни, открылся порог прошлого, и он, будучи человеком от природы одаренным, обладающим большим трудолюбием души и ума, обрек себя на архивные странствия по восемнадцатому и девятнадцатому столетиям. И это касалось прежде всего архитектуры Варшавы. А Лазенки, как часть Варшавы, красиво связывались с любовью Квятковского к своему городу. Он принимается восстанавливать эту часть — восемьдесят гектаров земли, двадцать семь зданий, множество павильонов... Все было разрушено, запущено; во время войны здесь располагались артиллерийские позиции немцев.
День или ночь, которые не проводил Квятковский в архивах, он считал для себя потерянными.
— Меня часто спрашивают,— помню, сыронизировал вдруг маэстро,— спрашивают: где я нахожу время? Даже снимали фильм: «24 часа Марека Квятковского». Думают, я совсем не сплю.
Я напомнил профессору, что по Варшаве о нем ходит молва интересного рассказчика своих открытий.
— История,— он охотно отозвался,— дает нам очень скромный материал, и этот пробел я заполняю импровизацией некоторых фактов, мне помогают даже такие находки, как квитанции, расчеты или просто вдруг имя исполнителя штукатурных работ... Потом немного фантазии, полагаю, это тоже не повредит, тем более что какую-нибудь историю иногда трудно или угадать, или раскрыть до конца. Это то же самое, что узнать человека. Но и между людьми существует китайская стена, а я имею дело с историей, которая подвергалась всяким там трансформациям разными политиканами... Только некоторые понятия объединяют людей, и я этим пользуюсь в своих устных рассказах...