Эрик Эдвардс. Он там, чтобы следить. Наблюдать за их телескопами в свой собственный, глаза в глаза, рассчитывая на ход вперед, как и всякий, кто отчитывается перед темными костюмами у себя на родине.
Игры.
— Игры! — произнесла она вслух и залпом допила коктейль. Сходя по трапу самолета в Сан-Хуане, Кэйхилл уже смирилась с тем, что в этой игре она игрок и что отдастся ей целиком. А после — она посмотрит. Может…
Может, и пришло время уходить из этого дела.
А пока же она уповала на философию своего отца: «Коли берешь у кого деньги, значит, обязана на него денек отработать засучив рукава».
— Здрасьте, меня зовут Джекки, я работаю у мистера Эдвардса, — громко и без особой почтительности выпалила островитянка.
— Да, он предупредил, что вы будете встречать, — ответила Кэйхилл. Еще Эдвардс в телефонном разговоре предупредил, что девушка, которую он посылает, почти совсем глухая: «Говорите громче, и пусть она видит ваши губы».
Джекки прибыла на потрепанном желтом вездеходе-«лэндровере». Заднее сиденье оказалось забито всяким хламом, и Кэйхилл пришлось сесть спереди рядом с островитянкой. Эдвардс зря утруждал себя советами, как наладить общение с Джекки: никакого разговора не вышло. Девушка вела машину по левой стороне дороги с угрюмой решимостью автогонщика: губы плотно сжаты, нога вдавливает педаль газа в пол, одна рука на баранке, ладонь другой не сходит с сигнала. Мужчины, женщины, дети, собаки, кошки, козы, коровы и прочая четвероногая животина либо шарахались, заслышав сигнал, либо оказывались под колесами.
Машина летела вверх и вниз по крутым холмам. Местность кругом расстилалась живописная: вода, как на палитре художника, радовала всеми оттенками синего и зеленого, пышные леса карабкались на склоны гор, и — куда ни глянь — синь воды прорезали белые мазки яхт, больших и маленьких, идущих на всех парусах и мерно покачивающихся с голыми мачтами. Временами, когда они забирались на вершину, от великолепия простора внизу просто дух захватывало — и Коллетт восхищенно ахала.
Они спустились в Роуд-Таун, обогнули Роуд-Харбор, затем взяли крутой подъем и, миновав нечто вроде рощицы, выбрались на плато. Там стоял одинокий дом. Одноэтажный, ослепительно-белый. Крыша выложена оранжевой плиткой. У черной двери в гараж стоял черный четырехдверный «мерседес».
Коллетт выбралась из вездехода и вдохнула воздух полной грудью. Долетавший снизу, от гавани, бриз развевал ей волосы, шевелил листья-громадины «слоновьих ушей», взметал пух капока, раскачивал ветви белого кедра и деревьев маналикара, что росли вокруг дома. Воздух был напоен запахом мальвы и бегоний, неумолчно квакали древесные лягушки. С ветки на ветку перепархивали банановые пичужки.