– И в кого ты такой нерешительный, племяш? – досадливо воскликнул Добрыня. – Отец твой таким не был. И дед твой боязнью никогда не страдал, всегда смело брал чужое, будь то земля, злато или женщина.
– Дед мой в конце концов поплатился за свою жадность, его убили древляне, когда он восхотел взять с них двойную дань, – хмуро заметил Владимир. – Отец мой любил хаживать с войском за моря и дали, ища славы и богатства. В этом своем рвении он однажды чуть не потерял свой стольный град Киев, когда к городу подвалила печенежская орда. Я предпочитаю не гоняться за чужим добром, а спокойно владеть пусть малым достоянием, но своим.
Такое рассуждение Владимира еще сильнее рассердило Добрыню.
– Что ж, племяш, не хочешь владеть Рогнедой как рабыней – не надо, – сказал он. – Я велю убить Рогнеду, но перед этим отдам ее на потеху варягам. Уж они-то церемониться с ней не будут!
Владимир стал умолять Добрыню сжалиться над Рогнедой.
– Ты вполне можешь спасти Рогнеду, дружок, – промолвил Добрыня с коварным прищуром. – Обесчестишь Рогнеду на глазах у ее отца и брата – она станет твоей. Не обесчестишь, тогда это сделают другие. После такого позора Рогнеда вряд ли останется жить. Она скорее удавится на собственной косе.
Добрыня видел, что Владимир пленен красотой Рогнеды. Он был явно не равнодушен к дочери Рогволода. Внутренне Владимир был готов к тому, чтобы отнять Рогнеду у Ярополка. Играя на этих чувствах племянника, Добрыня убедил-таки его решиться на безнравственный поступок.
«Сегодня мы с тобой победители, племяш, – негромко и со значением заметил Добрыня, наклонившись к уху Владимира. – Завтра мы вполне можем сложить головы в сече с ратью Ярополка. Так что, дружок, не терзайся угрызениями совести и пользуйся возможностью сорвать покров невинности с Ярополковой невесты!»
Долгое отсутствие Добрыни успокоило было князя Рогволода, который был рад тому, что княжич Владимир проявил себя с самой лучшей стороны, не поддавшись на непристойные уговоры своего дяди. Но вот Добрыня вернулся обратно, приведя с собой Владимира, бледное лицо которого было искажено муками внутренней борьбы. Добрыня отдал приказ, и его гридни, бросившись на Рогнеду, стали с треском разрывать на ней одежды, швыряя себе под ноги лоскутья, оставшиеся от ее платья и тонкой исподней сорочицы.
Оставшись совершенно обнаженной перед взорами многих мужчин, Рогнеда держалась с поразительным спокойствием. Она стояла посреди светлицы с растрепанными косами, с пунцовым румянцем на щеках, закрыв ладонями свои роскошные округлые груди. Ее ослепительно-синие очи бесстрашно взирали на Добрыню и Владимира. В этом взгляде был вызов. «Вы можете раздеть и унизить меня, но вы не заставите меня трепетать перед вами!» – говорил красноречивый взгляд Рогволодовой дочери.