Пленник волчьей стаи (Пшонкин) - страница 3

— Ну как? — спросил Виктор. — Недурная домушка?

Я только руками развел.

Тут из проема смежной комнаты вышел старик в летней замшевой кухлянке, расшитой бисером. Я невольно вздрогнул: старик был могуч, но шел необычно — согнувшись, сильно подавшись вперед. Лицо крупное, цвета потускневшей бронзы, с тяжелыми скулами, морщинистое. С макушки стриженой головы свисал жиденький пучок длинных седых волос. На щеках, даже через бронзовый загар, проступали пунктиры татуировки. Северяне уже давно отказались от такого украшательства, и потому замысловатые узоры на лицах даже очень старых людей — нынче редкое явление. Старик был бос, что весьма удивило меня: я никогда не видел аборигенов без обуви. Да еще в таком почтенном возрасте. Он исподлобья взглянул на нас и молча присел у окна на кресло-чурбачок. В руках у него я увидел заготовку деревянного черпака и небольшой нож. Старик принялся остругивать заготовку, казалось, не обращая на нас никакого внимания. Будто мы вышли из его дома совсем недавно и снова вернулись. Я невольно задержал взгляд на его руках. О, это были великолепные руки! Огромные, перевитые набухшими венами, темные. Не руки, а корневище старого усохшего кедрача. Даже сидя старик был внушителен. Я откровенно любовался им. До сих пор не встречал среди аборигенов Камчатки таких великанов. Они ведь, северяне, не очень рослые. Особенно кто постарше. А тут — богатырь, хоть и согнутый пополам то ли годами, то ли болезнью какой.

Виктор подошел к старику, что-то тихо сказал ему по-чукотски. Старик, не подняв головы, не отрываясь от работы, кивнул.

— Пошли сети посмотрим, — предложил Виктор. — Пока теща для ухи картошки начистит, мы и сплавимся. Сеть рядом, мигом обернемся.

Мы вышли. Сойдя с крылечка, я невольно оглянулся на дверь.

— Что, занятный старик? — догадался Виктор о моей думке.

— Очень. Кто это?

Виктор засмеялся.

— Тесть мой.

Заметив на моем лице изумление, он засмеялся громче.

— Да не-е, он не родной отец моей Любахи. Отчим её, можно сказать. Моя теща — у него уже третья жена. А вот угадай, сколько ему лет?

— Лет под семьдесят, не меньше, — попытался отгадать я возраст старика-великана.

Виктор снова засмеялся:

— А восемьдесят два не хочешь?

— Сколько-сколько?

— По паспорту этому патриарху восемьдесят два года. А теще моей сорок пять. Понял, какие чудеса в наших краях случаются? Занятный старик — он и зимой редко торбаса[2] обувает. По снегу около дома может часами босым ходить.

— Ну и как теща-то с ним?

— А что «как»? Пятый год живут. Она ведь овдовела давно. Муж ее вот в этой речке утонул, — Виктор кивнул на быструю Вывенку. — Жила она вдовой,