А эти красавцы… Тьфу на них.
Бася, у которой был роман с одним из самых красивых мужчин отечественного кинематографа, со всей ответственностью теперь может сказать: «Бабоньки, в эту сторону даже не глядите! Чистая засада эти писаные красавцы, сторонитесь их, как чумных. А ежели все-таки, на беду свою, уже начали встречаться с подобной заразой, то бегите прочь во всю прыть. Ибо ваш писаный красавчик, от рождения помешанный исключительно на собственной персоне, с обворожительной улыбкой на прекрасных устах, будет заворачивать вам такую поганку, что мало не покажется. Поймите, у него особый взгляд на то, как устроен космос. Центр его вселенной — это он сам, единственный и неповторимый. А вокруг вращаются прочие планеты и звездочки. И вам в его холодном космосе отведена роль маленькой планетки, которой суждено вращаться вокруг этого центра. Устраивает? Ну тогда вращайтесь… А все же бы лучше переместиться в другие планетарные системы».
Иван прервал ход ее мыслей неожиданным вопросом: что она для себя хочет в Новом году.
Бася вздохнула:
— Я не для себя, а от себя в Новом году хотела бы… Перестать суетиться, беспокоиться. Жить в гармонии с собой. Дарить себя кому-то очень важному. Отсечь все лишнее и лишних людей. Я недавно задумалась: господи, сколько времени мы тратим на чужих, абсолютно ненужных людей, условности и ничего не значащие глупости!
Иван кивнул: мол, понимаю. Выглядело это искренне, так, что было очевидно — действительно понимает. Надо же, какой тонкий, понимающий мужчина! И как хорошо с ним наблюдать снег! Так хорошо, что именно с ним хотелось бы слушать дождь. Или щуриться от солнца.
— Хочешь хокку? Недавно сочинила. В этом метельном невозможном декабре.
— Да, Бася, хочу…
— Снег… Белый… Белый…
Кружащий по Вселенной.
Сквозь наши тела.
* * *
В это утро Нового года было еще два Робинзона, которые потерпели крушение и в растерянности озирались посреди неосвоенной земли.
Они сидели в комнате Павлика и молчали. Потом курили. И опять молчали. И снова курили. А что еще делать, когда не знаешь, что сказать? Только пускать дым в потолок.
Иногда Зоя бросала на Павлика осторожные взгляды — он был хмурый и какой-то взъерошенный. Она боялась заговорить и ждала, когда это сделает он.
Поняв, что ждать придется долго — дольше, чем она сумеет выдержать, — Зоя начала первой:
— Павлик, не хочешь поговорить?
И тут же осеклась — глупый вопрос, понятно же, что не хочет. Ну какая ты дура…
Он удивленно взглянул на нее, пожал плечами.
О чем еще спросить? Павлик, а зачем ты там, у Барбары, взял меня за руку и увел за собой? Но это значит стать дурой во второй раз!