— Я знаю, — вставила Вера, — я, когда в школе училась, классе в седьмом, у нас ее тоже крутили. Новая волна популярности. Простите, я вас перебила.
— Я тогда уже в школе преподавала, — продолжала Антонина Ильинична. — В музыкальной и в простой подрабатывала учителем пения. А твист у нас запрещали. На школьных вечеринках учителям велено было следить и все попытки тут же пресекать. Так наши мальчишки песню наизусть разучили, подобрали на гитаре аккорды и во дворе концерты давали. Они слов-то не знали, вот и пели про «сапоги с лавсаном»… Я английского и сама не знаю, когда-то немецкий учила, да и тот давно забыла. У «англичанки» спросила в школе, что за «сапоги с лавсаном» такие? Она мне объяснила. Уж не помню, как там по-английски, но смысл «как прошлым летом танцевали».
— Like we did last summer, — подсказала Вера.
— А им послышалось «сапоги с лавсаном». Так и пели.
Вера улыбнулась.
— «Сапоги с лавсаном» — это класс! Но «шизгарой» теперь называют любую попсу вообще. В общем, мы друг друга поняли. Не надо ничего запрещать, но было бы здорово, если бы он хоть представление имел, что такое настоящая музыка.
Антонина Ильинична согласилась. Она все-таки научила Андрейку играть на пианино, но не стала мучить его этюдами Черни. У нее был старый советский проигрыватель и виниловые пластинки, она ставила «Времена года» Чайковского, «Детскую» и «Картинки с выставки» Мусоргского, сама играла детские пьесы Моцарта и Шуберта, понемногу рассказывала мальчику об их трагической жизни.
— Бабушка, а почему они все такие несчастные? — спросил Андрейка.
— Когда бог дает талант, он взамен забирает что-то другое, — ответила Антонина Ильинична. — У великих, таких, как Моцарт или Бетховен, он отнимает все.
— Лучше пусть я не буду великим, — решил Андрейка.
— Да, мой золотой, — Антонина Ильинична обняла его. — Лучше будь здоровым и счастливым. Но помни: ни один из них не променял бы свой талант ни на какие блага.
— А почему? — удивился мальчик.
— Потому что талант — самое большое счастье. Даже если ты беден, болен, одинок… Если есть талант, он заменяет все. Идем гулять, засиделись мы с тобой. А то мама нас заругает.
— Нет, бабушка, мама не будет ругать! Мама хорошая!
— Да, родной. Твоя мама лучше всех на свете.
И они шли гулять. Антонина Ильинична боялась отпускать мальчика одного, сидела на лавочке и вязала, пока он гонял с мальчишками в футбол.
Футбол Андрейка обожал. Вера наблюдала за ним, и ее материнское сердце переполнялось гордостью. Его ноги как будто сами собой освоили финты, передачи, остановки, резаные или крученые удары, пасы носком, «щечкой», пяткой… При этом он правильно держал корпус, у него была мгновенная реакция и хорошая спортивная злость, испарявшаяся без следа с концом игры.