Одна калоша попадает на сорванный ствол пушки. Калоша скользит. Идти вдоль переборки — значит сделать лишних десять шагов. Надо идти только по прямой. По прямой шесть шагов. А потом спускаться через грубо проделанную электрорезкой дыру в нижний отсек корабля и сделать один шаг. Последний. Тринадцатый.
Эта дыра невелика. Обычно водолазы пробирались сквозь нее, освободившись от инструмента и выпустив из скафандра почти весь воздух. Но ведь тол не бросишь...
Седьмой шаг. Какой-то светящийся комочек вьюном взлетает кверху, и снова пространство заполняется густой тушью. Ни отблеска, ни малейшего лучика. Все вокруг, как в фотографическом мешке, непроницаемо для света. На земле никогда не бывает такой густой темноты.
Володя идет так, будто ему завязали глаза. Свободную руку он выбросил вперед. Шаг. Калоша попадает между двух обломков железа. Он пробует вытащить ее, но подошва, видимо, зацепилась за болты. Осторожно он опускается на колени и кулаком выбивает калошу из щели. Два тонких усика детонатора колышутся от толчков.
Девятый шаг Володя делает еще осторожней. Хочется, броситься вперед, рывком преодолеть последние три метра. Будь что будет! Кому суждено жить — не умрет. «Но погоди, — останавливает себя Володя. — Чаще умирает слабый. Он бросается под пулю, у него нервы не выдерживают».
— Где находишься? — подключается дядя Федя.
— Десятый шаг.
Дядя Федя молчит, не выключая передатчика. Видимо, отыскивает на кальке место, где остановился Дорошенко. Потом тихо спрашивает:
— Устал?
Таким тоном может говорить человек, все испытавший и видевший, человек, поднявший со дна не одну тонну металла, не одну сотню неразорвавшихся мин. Он сейчас уже стар, этот человек, сердце не выдерживает больших перегрузок. Ему дали пенсию. Но боцман все равно остался у дела, без которого жизнь пуста и все радости не в радость.
На своем веку Аверченко научил немало людей нелегкой водолазной работе. И сейчас Володя хотел бы сказать, как он благодарен ему: «Ты для нас очень много сделал, старик. Ты научил нас любить море и не бояться опасности ».
— Дядя Федя! — говорит Володя.
— Слушаю, — отвечает боцман и переключается на прием.
— Ничего... проверка связи.
— Чудак — рассмеялся дядя Федя.
Очень уж длинны эти четыре последних шага. Проклятая чертова дюжина!
«Но ты же мог отказаться! Тогда пошел бы с этим толом Костя Губченко, или Миша Подзираев, или Семен Дьячков».
Сейчас они стоят у телефона. Когда товарищ внизу, они всегда стоят у телефона и не скупятся на добрые слова. А когда он поднимется на поверхность, они снимут шлем, дадут папироску, помогут освободиться от скафандра и спокойно займутся своими делами. Володя вдруг ясно ощутил теологу солнца, запах раскаленной палубы и соленый привкус ветра.