Флагман красной флотилии миноносец «Прочный» жил особенно напряженной жизнью. К миноносцу то и дело причаливали катера и шлюпки, по трапам взбегали капитаны, комиссары, матросы, прибывающие со всех судов.
Лариса Рейснер с неугасающим интересом женщины и поэта наблюдала за всем происходящим на флагмане. Штаб Пятой армии откомандировал ее на работу в красную флотилию. Но счастье встречи с друзьями поблекло от общей беды, словно орудийным выстрелом ударившей в сердце каждого матроса. Телеграмма о покушении на Ленина потрясла всех, вызывая боль и тревогу за Ильича, ненависть к эсерам. Само слово «эсер» теперь как бы впитало в себя кровь и предательство.
Рейснер знала, что во всех частях Пятой армии проходят гневные митинги. Сейчас на флагмане тоже начнется митинг...
За бортом со стеклянным шорохом всплескивала вода. Лариса посмотрела в черную глубину реки и поежилась. Вода шла неудержимо — волжская, все видящая и ничего не помнящая вода. Но те события, что происходят сегодня и произойдут завтра, не смоет, не заметет своими песками Волга. Рейснер чувствовала, как сиюминутные события становились необыкновенно значительными. Были значительными не только травленные ветрами, прокаленные солнцем матросские лица, но и блеск их глаз и их позы, полные ожидания. Рейснер видела тяжелые спины, мускулистые ноги, упершиеся в палубу. Ноги эти напоминали узловатые корни, вросшие в землю. Балтийские моряки, штурмовавшие Зимний, и волжские матросы, готовящиеся штурмовать Казань, выросли на русской почве. В их жилах струится жаркая, перемешанная с древесными соками кровь, земная сила таится в их мускулах.
Перед Ларисой Рейснер проходили разные люди. Вот спокойный, теплый коричневый профиль боцмана. «Его лицо отчетливо и просто, как парус, наполненный ветром», — подумала Рейснер. Вот пулеметчик — угловатый, остроносый, с желтым пушком на щеках. Рейснер невольно улыбнулась ему. Вот и еще курносое широкоскулое восемнадцатилетнее лицо. Юноша весь в пока неосознанном им полете. Рейснер нахмурилась, стараясь проникнуть глазами в голубые, дышащие гневом глаза паренька. И поняла: матрос испытывает то же состояние горя и страха, гнева и мести, что и она.
К флагману причалил новый катер. По трапу взошел Николай Маркин — и все на флагмане пришло в движение. Моряки построились в ряды легко и беззвучно. Серые, глаза Маркина, вся его плотная, словно вырубленная из гранита, фигура приковывала внимание.
Маркин шагнул к неподвижному строю матросов. Сдернул с головы бескозырку.
— Боевые друзья! Вы уже знаете — враги революции хотели убить нашего Ленина. Ильич тяжело ранен, но борется с болезнью. Наша любовь к нему сильнее всяких лекарств. Взятием контрреволюционной Казани мы поможем Ленину больше, чем, может быть, доктора. Пусть офицерские батальоны Каппеля вооружены лучше, чем мы! Пусть так! Тем больше чести для нас. И мы не станем ждать, пока адмирал Старк нападет на нас. Мы будем искать с ним встречи, найдем его первыми и первыми сокрушим его. Бойцы Волжской флотилии! Многие из нас не увидят завтрашнего солнца. Вы знаете это не хуже меня. Но революция требует победы, — голос Маркина дрогнул, но тут же приподнялся и зазвенел. — Мы все добровольцы революции. Она ценит героев и стыдится трусов. Поэтому, поэтому, — дважды повторил он рыхлое, податливое слово, — кто боится сражаться за революцию, пусть сойдет на берег...