— И здесь вы нашли все это?
— ...По крайней мере вокруг меня такие же, как и я сам, никто не тычет пальцем, и мне нечего бояться.
— А если поконкретнее, чего же вы все-таки не нашли здесь.
— Работы. Хозяева не больно охотно берут нас.
— На что же вы живете???
— Откуда вы сами, где ваша родина?
— Какая разница. Мне все равно, где жить. Я бы мог поехать в любую страну...
Парню на вид было лет двадцать пять, а спорил он как: то по-детски, неуверенно. Да он и был ребенком вместе со своими «взглядами и убеждениями». Попросту говоря, он ничего еще не знал и ничего не. видел. Кроме одного: общество, в котором он родился и вырос, намерено сделать из него машину. Пусть живую, говорящую, с собственными переживаниями, но все-таки машину. Машину, которую другие запрограммируют на то, чтобы она приносила им прибыль. Быть машиной парень явно не хотел. Что делать, не знал. Вот и стремился удрать из общества, пусть в хиппи, пусть в наркотический бред, пусть куда угодно. Так удирают из школы, когда не знают урока.
Уже садясь в машину, я встретился с Даниелем глазами:
— А ведь за таких, как он, и вы в ответе.
Ван дер Спек отвел взгляд и включил зажигание. Больше мы к нашему спору не возвращались. У нас не было времени — расписание деловых встреч не оставляло ни минуты; у него, видимо, — желания. Вспомнился этот спор позднее...
Партизанский командир
Брюссель встретил нас пятиминутным ревом автомобильных клаксонов (против очередного повышения цен на бензин бастовали таксисты и владельцы автомобилей), деловитой суетой спешащих на обед клерков и мелким сентябрьским дождем.
...С трудом выкроив вторую половину воскресенья, мы с Валерием решили нанести неплановый визит, о котором говорили еще в Москве — в Музей движения Сопротивления. И вот мы стоим на тихой брюссельской улочке, у серого трехэтажного здания. Над входом скромная табличка: «Мюзе де ля Резистанс...» Открываем дверь, и на переливчатый звон колокольчика появляется хранитель музея Робер Дюмон. Участник многих боевых операций против гитлеровцев во время второй мировой войны, он был одним из инициаторов создания этого музея и с тех пор уже более пятнадцати лет отдает ему все свое время.
Прямо против входа картина, изображающая узника концлагеря в полосатой робе. Землистая кожа туго обтягивает скулы исхудавшего лица, побелевшие от напряжения пальцы — тонкие веточки с узлами суставов — из последних сил сжимают прутья решетки. Но в провалившихся глазах нечто такое, что веришь: воля его не сломлена. И, может быть, эти ослабевшие руки подняли много лет назад то самое оружие, которое сегодня покоится под стеклом витрин музея. Тогда эти пистолеты, пулеметы, гранаты жили боевой жизнью вместе с бойцами интернациональных бригад, сражавшихся в Шарлеруа или Арденнах.