Что меня еще удивляет — это джентльменские манеры Платона. Живет мужик всю жизнь в горах, а без галстука на работу не выйдет. Скорее начнет фильм на четверть минуты позже, чем придет без галстука. Где ты, говорю, Платон, учился такой утонченности? Этому, отвечает, Ваник, учиться нельзя. Ваник это я, начальник управления. Меня, как и Платона, тоже не зовут по имени и отчеству. Придет проситель с заявлением: «Ваник, на подпиши». Никак не приучу.
...— Поехали, — тронул меня за локоть Даян, — клеть подали.
Я прыгнул в клеть. Стволовой подал сигнал готовности — и клеть пошла вверх. Если будет все в порядке, минут через пять мы достигнем поверхности земли. Всего пять минут. А прорубали ствол — годы. Соседнюю, например, четвертую шахту, которая раза в два мельче, строили пять лет.
Мы возвращаемся с пустыми руками. А бывает, туннелестроители идут с работы, как с рыбалки. Но это случается только в одиннадцатом забое. Когда я там был, мне рассказали забавную историю. Работал один в туннеле, на пятом километре от входа. Споткнулся нечаянно, упал. А когда поднялся, в голенище болотного сапога... плещется форель. Потом, желая очистить фильтр, опустил пятерню в храпок (яма для насоса), уже другая рыба просится. Забрались из озера по стекающей туда грунтовой воде.
...Наконец я снова на земле. Свет, снег, небо. Какой простор! Машина легла на обратный курс. Горы раздвинулись и, выпустив нас, тут же сомкнулись.
Джермук — Севан
Польские писатели, супруги Алина и Чеслав Центкевичи, посвятили свою жизнь Арктике — ее исследователям, ее жителям, ее природе. Их книги «Завоевание Арктики», «Кем же ты станешь, Фритьоф?» (о Нансене), «Человек, которого позвало море» (об Амундсене) изданы на русском языке. В этом году супруги отмечают сорокалетие своей литературной деятельности. Мы предлагаем читателям главы из их новой книги, которая готовится к печати в Гидрометеоиздате.
Издавна гренландского охотника уязвляло название эскимос, означающее в наречии индейцев Лабрадора «тот, кто пожирает сырое мясо»; однако оно привилось повсеместно и бытует по сей день. Тем не менее в разговоре с гренландцем — а именно так последние полвека называют себя жители острова — не следует звать его эскимосом. В лучшем случае это сочтут бестактностью, в худшем — оскорблением.
Извечный странник, эскимос-гренландец искони отличается гордостью. Той самой, которая заставляла голубых наездников в сердце Сахары — туарегов — закрывать свои лица, чтобы скрыть полученные ими в сражениях раны и не возбуждать жалости женщин.