Беда в одиночку не ходит: в Баре у Василия открылась в ноге старая рана. А через несколько дней судьба нанесла ему еще один удар — горчайший! Иустин, с которым столько претерпели вместе, предал товарища — оставил одного, заболевающего лихорадкой, в чужом городе.
Барский оказался в лечебнице. Питание было настолько скупым, что он почувствовал: промедлит еще. несколько дней и уже не поднимется на ноги. Лучше бороться с болезнью стоя, чем лежа. Но как он продолжал путь, откуда брал силы? Хозяева, у которых втридорога покупал хлеб, ставили условие: покупай и вино, на сколько берешь хлеба, на столько же бери и вина. У харчевен, где лежал в забытьи, к нему брезговали подходить; ведь пилигримы всегда ходят вдвоем, а если этот один, значит он опасно болен или дурной человек.
Лишь у стен Неаполя, после того, как Барский пересек с востока на запад полуостров, лихорадка отпустила его. Повеселел он и душой. Бодро ходил по улицам, осматривал храмы, дворцы, приглядывался к толпам празднично одетых общительных горожан, дивился «каменным болванам».
Посетив Бар и Рим, Василий предполагал вернуться на родину. Для этого прибыл в Венецию. В ожидании корабля, который доставит его на другой берег Адриатического моря (а там путь через Далмацию, Сербию и Болгарию), он знакомится с людьми из местной греческой колонии. Попутного корабля, однако, никак не объявлялось. Чтобы не терять времени, Барский занялся изучением греческого языка.
Вскоре планы его переменились: в море он вышел, но на судне, идущем не в Далмацию, а к берегам Палестины. Возвращение домой отсрочилось, не предполагал лишь паломник, что слишком долгой будет эта отсрочка — почти два десятилетия.
Жизнь начиналась шуткой, веселым переодеванием, романтичным юношеским жестом. А развернулась она так, что человек вдруг ощутил на плечах груз высокой ответственности.
Особая миссия выбрала Барского и поджидала его. Киевскому паломнику выпала честь как бы подвести черту под целой эпохой в традиции русского странничества. И дело тут не только в том, что ему предстояло посетить все без исключения маршруты средневековых паломничеств, но и в том, что в «Странствовании» Барского звучит новая струна. Здесь очень много житейских подробностей. И мы увидели до мельчайших деталей пятивековую дорогу русских паломников: шероховатость почвы, запах чужих ветров, дыхание усталого странника, труженика.
Трудно отделаться от ощущения, что Барский рассказывал о себе словно для того, чтобы мы полнее знали меру не только его трудов, но и то, как нелегко было идти по земле всем его предшественникам. Ведь не будь ее, этой подробности, этой исповедальной открытости, мы очень многого не знали бы сегодня о наших паломниках, о событиях, увы, почти рядовых в их жизни.