На экране зритель не увидит почти неодолимых трудностей, обычно связанных с такого рода предприятием: годы технических приготовлений и исследований, поиски документации, разрешение мучительных финансовых проблем, тысячи погружений, многие часы, проведенные в холодной воде или декомпрессионной камере, ночи, потраченные на починку жизненно важного снаряжения или разгерметизировавшейся кинокамеры, песчаные бури, тропические циклоны, аварии и поломки, которые случаются на судне среди океана, тревожные минуты, когда потеряна связь с аквалангистом или «блюдцем». Наконец, за кадром во многом останется та опасность, о которой здесь расскажет мой сын Филип, — опасность, подстерегавшая нас при каждой встрече с акулами.
Рассказывает Филип Кусто:
Все ее тело струится, покачивается из стороны в сторону, голова плавно движется слева направо, справа налево, подчиняясь общему ритму. Только взгляд, фиксирующий меня, неподвижен, глаза, куда бы ни поворачивала голова, ни на долю секунды не отрываются от добычи или, быть может, врага. При каждом движении тело бороздят тысячи шелковистых морщин, подчеркивающих мощь скрытых мышц.
Никакой угрозы, никакого намека на агрессию. Движения акулы, ее облик выражают только легкую подозрительность, но она уже внушает страх. Тревога вошла в меня, я потрясен одним видом акулы. Настороженно описываю плавные, беззвучные круги, так, чтобы все время держать акулу перед собой.
Есть что-то от сверхъестественного в ее внезапном появлении и царственном величии. Поверхность воды далеко вверху, ты не видишь ее, так что волшебство происходящего усиливается. Акула вновь поворачивает, описываемый ею круг то расширяется, то сужается, подчиняясь слабейшим импульсам или ничтожным колебаниям течения. Эти бесшумные круги — словно балет. Храня полнейшее спокойствие, голубой танцор оплетает меня паутиной безжалостной и в то же время прекрасной силы. У меня такое чувство, будто я всю жизнь участвую в этом круговороте. Внезапно меня поражает мысль, что я участник ритуала смерти, в ней все создано для убийства: идеальная форма, льдисто-голубой камуфляж, грозный, могучий хвост...
Я нахожусь на глубине тридцати пяти метров, в прозрачной толще Индийского океана. У меня воздуха на тридцать минут, в руках — кинокамера, и я далеко не легкая добыча. И кружимся мы всего несколько секунд, да к тому же я уже слышу вверху нарастающий рокот мотора сопровождающего катера.
Большая голубая продолжает наседать на меня, она ведет себя так же, как вели себя все ее сородичи, сколько существует ее племя. Ничего не скажешь, великолепный экземпляр, длина больше двух метров, и я знаю — не первый раз вижу голубых акул! — что челюсти ее усеяны семью рядами острых как бритва зубов. Я уже медленно всплываю, изображая атакующие выпады каждый раз, когда голубая приближается ко мне. Она воспринимает малейшее волновое движение, анализирует все изменения кислотности, все запахи и, конечно же, не даст застигнуть себя врасплох. Она все так же медленно ходит по кругу, соблюдая осторожность, которая выручает ее род со времени появления на земном шаре — больше ста миллионов лет назад. Я знаю, что круги становятся все уже и что я, вероятно, смогу отбить первую атаку. Знаю также, что это ее не остановит. На миг озадаченная, она снова начнет описывать свои хищные круги, ее атаки участятся и в конце концов она прорвет ненадежную оборону, ее челюсти вонзятся в мое тело. Привлеченные незримыми сигналами, появятся другие акулы, поднимаясь из глубин открытого моря или рассекая его поверхность лезвием спинных плавников. И начнется драка из-за остатков, свирепый пир, кровавый спектакль, демонстрация страшной силы. Так заведено у больших акул открытого моря.