– Какая жалость, что во время ограбления поезда потерялся весь ваш багаж, – сказала сочувственно миссис О'Хара.
– Ограбления?… – начала было я и тут же прикусила язык, сообразив, что Натаниэлю пришлось как-то объяснить отсутствие у меня одежды. – Да-да, конечно.
– А теперь, если вы скажете, где ваше дорожное платье, я распоряжусь, чтобы его почистили, – проговорила экономка, расправляя на мне сзади юбку с подложенным под нее турнюром.
– У меня его нет. То есть, – поправила я себя поспешно, – оно все порвалось во время… э… ограбления поезда. Мне пришлось его выбросить. – Носком ноги я поправила выглядывающие из-под смятого полотенца на полу леотард и трико, невольно вспомнив, как руки Натаниэля касались полотенца… и меня.
Миссис О'Хара сокрушенно покачала головой.
– Полиция должна, в конце концов, что-то сделать с этими негодяями. Нельзя позволять…
Во входную дверь внизу позвонили.
– О Господи, кто это пожаловал к нам в такую рань? – Экономка торопливо взбила свой белоснежный чепец и разгладила складки на фартуке, надетом поверх форменного платья. – Вы извините меня, мэм…
– Конечно, – ответила я.
– Я прослежу за тем, чтобы вас внизу ждал завтрак, когда вы спуститесь. – Она слегка кивнула и вышла.
После того как она ушла, я занялась тем, что попыталась всунуть ноги в высокие ботинки, но это оказалось совершенно безнадежным делом. Ботинки были слишком малы мне. На Золушку я явно не тянула. Похоже, в ближайшем будущем мне придется довольствоваться своими кроссовками. Обувшись, я выскользнула в коридор и направилась в комнату для гостей, где провела ночь, решив перед тем, как сойти вниз, проведать Аполлона.
Открыв дверь, я оцепенела. Сна у Аполлона не было ни в одном глазу и чувствовал он себя явно как дома.
– Плохая собака! – бросилась я к нему с криком, готовая в эту минуту свернуть ему его морщинистую шею. К несчастью, исправить что-либо было уже поздно.
Следы зубов украшали один из столбиков кровати красного дерева и простыни были смяты и испачканы собачьей слюной. Но это было еще не самое ужасное. Аполлон разодрал также отделанное ручной вышивкой стеганое одеяло, раскидав перо и пух по всей комнате. Явно довольный собой, он восседал сейчас на остатках подушки посреди всего этого развала и ухмылялся своей кривой ухмылкой, а из пасти у него, словно знамя, свешивался розовый язык.
Я прижала руку ко лбу, пытаясь успокоиться. Да, подумала я, внутренне простонав, Дороти без сомнения никогда не приходилось сталкиваться с подобными проблемами. В этот момент я с радостью предпочла бы сразиться с ведьмами и летающими тарелками, только бы не иметь никаких дел с этим развалившимся у меня на кровати четырехпалым тайфуном.