Командир сам стал за лопату и начал вскрывать землю у подножия взгорья.
– Скорее, ребята! – приказал он бойцам. – Скорее давай кончать полевую фортификацию!
Бойцы с усердием рушили грунт, чувствуя сейчас, как тяжко подается вековой прах их привычным рукам, и стараясь, чтобы у них сами собой не закрылись глаза, натруженные без сна до кровяных жил.
– А может, немец сейчас поумнеет, и мы не успеем урок откопать, – высказался постоянно думающий боец.
– Поумнеть вовремя мало кто поспевает, – пояснил командир. – А немец и подавно не поумнеет... Ум растет у человека из сердца, а у немца сердце пустое, и туда Гитлер свою начинку положил. С той начинки разум в немце никогда не примется, и мы окончим немца!
– Да, пожалуй что так оно и выйдет, – согласился дальний от Агеева боец Палагин. – У немцев ум заводной, а у нас хоть иногда дурной, да живой, – так мне мой отец еще с той войны говорил...
Агеев вновь поторопил бойцов. По длине более половины окопа уже близка была к отделке: теперь нужно было удлинить его еще и врыть потайной пещерой во взгорье.
Артиллерийская стрельба пошла теснее по воздуху; немцы били часто, работая на подавление русского огня, красноармейские же пушки действовали на предупреждение и беспокойство противника, они громили подходы к новому рубежу своей пехоты и давали время ей обжиться.
Агеев направился в укрепление к телефону; он хотел поговорить с командиром батальона о боевом положении всего участка; кроме того, рота нуждалась в табаке. Пока командир роты говорил с батальоном, немцы еще добавили огня; теперь два или три орудия врага начали бить по Семидворью.
Агеев хотел выйти наружу к своим людям, но его посунуло воздухом обратно в ход сообщения: снаряд разверз землю возле второй огневой точки и, должно быть, повредил его накат. Выбравшись затем на дневную поверхность, Агеев увидел, что размышляющий боец, по фамилии Афонин, лежа на животе, копал землю под самым увалом взгорья, а остальные бойцы опустились на дно готового окопа и там умолкли. Агеев сообразил по расположению двух ближних воронок, что их не могла умертвить взрывная волка, а осколок солдата в земле не возьмет.
– Чего они? – спросил командир у Афонина.
– Сейчас, – сказал Афонин и накрыл голову лопатой, услышав гул несущегося снаряда.
– Они поуснули, – объяснил Афонин потом. – Я тоже было уснул, когда меня побаюкала первая волна, но я-то опомнился.
Агеев пошел по окопу. Бойцы спали, согнувшись на корточках; им было неудобно, но лица их имели кроткое, счастливое выражение, и дыхание их было спокойно, словно все они отлучились в другой мир.