Дождь прошел, ветер замер, тьма и тишина вновь овладели лесом. Он думал о том, что дух отца дрожит в эти минуты там, под землей, перед пустым горшком и потухшим очагом, и на него каплет сверху холодная вода из холодной земли, грязная от дождя. И он совсем одинокий и злой, и глаза у него свирепые и злобно блестят, как у человека, обезумевшего от мук смерти.
Картина эта была столь ясной и впечатляющей для его внутреннего взора, что он решил сначала, будто это сон, будто он ненароком вздремнул или все еще спит. Ему почудилось, что ветка оливы пошевелилась — сама — в его руке, и он, вздрогнув от ужаса, уронил ее... Потом начал ощупью судорожно искать, опасаясь, как бы ее не унесло. Когда он вновь ухватил ветку дрожащей рукой, то еще больше уверился, что она движется сама по себе, и появилось огромное желание бежать, удрать отсюда, и ноги начали сами собой дергаться, как у охотничьей собаки во сне. Зажмурив опять глаза, он с силой прижался головой и спиной к стволу дерева, чтобы умерить нервную дрожь мускулов и не чувствовать и не видеть больше никакого шевеления: ни ноги, ни ветки, ни руки, в которой он держал эту ветку.
Он чуть открыл глаза и стал смотреть вверх. Там был свет, слабый свет. Это луна пробилась через тучи и посылала свои скромные лучи сквозь недвижные кроны. Там и сям проступали неясные силуэты стволов. Он пристально вглядывался в зев темноты, потом уставился в одну точку над могильным холмом, словно ждал там чего-то. Потом долго всматривался в одно место, не веря своим глазам, отводил их и вновь вперял туда... Над могилой вырисовывались очертания какой-то большой белой фигуры. Ошибки быть не могло... Когда луна выбралась из-за туч и свет ее заструился по земле, фигура приняла более четкие очертания и можно было видеть две темные впадины в том месте, где полагалось быть глазам.
— Макофин, сын Поли, — еле выдавил он из себя: губы и язык были почти парализованы. — Ага, явился, чтобы сгноить и мои кости! Идем со мной домой, на берег Сулузи!
Он увидел два одинаковых и странных призрака над могилой, изогнутых как воловьи рога, — они чуть покачивались. Из его горла вырвался крик. Он попытался встать на ноги, но только перекатился справа налево. Он весь дрожал, изо рта выбивалась пена.
Луну закрыло темное облако, и в вельде наступила сплошная темень, закупорив каждую щель-просвет в промокшем насквозь лесу. У подножия большого дерева лежал черный человек и хватал ртом воздух, не помня себя от страха. Совы слетали со своих молотообразных гнезд, леопард ворчал и кашлял, выходя на охотничью тропу. Потом вдруг послышался шум и треск среди деревьев и стук удаляющихся копыт. Зулус все еще лежал на боку, и на него начали заползать муравьи. Когда забрезжил рассвет, он зашевелился и попытался открыть глаза. Ему показалось, что он ослеп, что по его лицу скребут чьи-то когти, и он вскрикнул. Все лицо было покрыто муравьями. Он начал кататься по траве и извиваться как угорь, бить себя по лицу и обмахиваться рукавами шинели.