— Макофин, сын Поли, я пришел к тебе с миром. И ты тоже не будь больше вором-грабителем. Верни мир мне, твоему сыну. — Он поднял с земли нобкерри и палку, потом, с почтительной опаской посмотрев на оливковую ветвь, взял и ее.
После этого он медленно, старческой походкой двинулся к фермерским баракам. Вдруг на другом краю могилы он увидел в дерне свежий отпечаток копыта. Оперевшись тяжело на палку, он стоял несколько минут не двигаясь, глубоко потрясенный, и сомнения одолели его с новой силой. Когда здесь побывал вол: этой ночью или раньше? В одном из отпечатков следа стояла вода... Когда он пошел снова, у него немощно качалась голова. В усадьбу он добрался только с первыми лучами солнца.
...У развилки Матан с сыном, напутствуемый громкоголосыми грузчиками, молча пересел с фургона на молоковоз, и они поехали на станцию.
На станции мальчик давал все необходимые пояснения, пока отец неловко разворачивал мокрую тряпицу и вручал кассиру шиллинги и пенсы за билет. Потом, когда уже сели в поезд, мальчонка носился по коридорчику, свешивался со ступенек, перепрыгивал через ноги пассажиров в тесном купе, где сидел его отец, безмолвный как камень, с крепко сжатыми в горькой улыбке губами. Пронзительным голоском малыш объяснял, что оливковая ветвь не простая, а особенная, что в ее листьях, спрятанный, сидит дух его дедушки.
Пассажиры с громкими воплями повыскакивали из купе, сталкиваясь, бранясь и оттесняя мальчика, в желании поскорее избавиться от подозрительного соседства. Когда последний из них исчез, на полу, прямо посреди купе остался лежать серебряный шестипенсовик. Мальчуган радостно чирикнул, поднял монету и побежал вдогонку за тараторящими пассажирами. Он подбрасывал шестипенсовик вверх, ловил его и кричал:
— Кто потерял? Кто потерял? — Люди были слишком рассержены и сторонились его — вроде не замечали, поэтому малышу ничего не оставалось, как завязать монету в рваный подол своей фуфайки. Пассажиры пожаловались на Матана, и через несколько минут в купе появился поездной контролер.
— Вы не имеете права проводить с собой духов, — сказал он Матану.
Ответом был сердитый блеск глаз, таких запавших и покрасневших, что контролер отпрянул назад.
— Н-не знаю, может, вам следует взять еще один билет... для привидения, — сказал он.
Зулус, увидев презрительную улыбку на лице контролера, отвернулся, чтобы скрыть свою ярость и смятение.
— Почему вы не отвечаете?
— Это мой отец, и он потерял голос, — сказал мальчик.
— Хорошо, пусть он тогда выкинет своего духа в окно или едет в тамбуре. Мы не можем допустить, чтобы пассажиры загромождали проход.