— Как я могу тебе это обещать — ты нарушил заповеди духов!
— Я отдал свою последнюю корову, чтобы ты это сделал, и ты это сделаешь, сын Нокомфелы!
— Ты пришел угрожать мне? Мне, который может уничтожить тебя одним мизинцем?
— Я пришел за ответом. Ты пойдешь сейчас со мной хоронить дух моего отца. Могила уже готова... И если ты не докажешь, что он вернулся на родину, то клянусь, злодей, я похороню тебя вместо него.
Он выразительно приложил ладонь к сверкающему лезвию копья и, пригнувшись у низкой двери, выскочил из хижины.
Гуськом они вышли на тропу через буш. Исангома шел впереди — худощавый старик в шапке из обезьяньего меха, он нес в руке тонкую потемневшую палочку. Смеркалось.
Могила была в пещере у реки, над ней поднималось зловещее, с бледно-серым стволом хинное дерево. Матан сам выкопал ее, прежде чем отправиться за духом отца. Он принес ветку оливы, несколько горшков с пивом и кукурузными зернами и привел на ремешке козу на заклание. Начал с того, что перерезал козе горло ассагаем и выпотрошил ее. Потом зажег спичку, при свете которой колдун осмотрел внутренности и вырезал желчный пузырь. Спичка затухла, и теперь с ясного черного неба светила луна. В лунном свете Матан спустился в могилу и аккуратно поставил горшки с едой и пивом. Когда поднялся во весь рост, увидел, что колдун уже набрал хворосту и зажег небольшой костер, потом высыпал в огонь из рога какой-то порошок — пламя зашипело, и кверху поднялся густой едкий дым. Матан натужно закашлялся.
— Оставь и свое оружие в могиле! — сказал колдун. Но Матан еще сильнее прижал к себе мерцающее при лунном свете, измазанное кровью копье и начал медленно выбираться из могилы. Он совсем обессилел, тело его плохо слушалось, и он с трудом сохранял равновесие. Лихорадка буйствовала в жилах, и в голове звенело. Но вот он уже вылез совсем и очутился лицом к лицу с исангомой.
— Дух моего отца вернулся из долгого путешествия? — требовательно спросил он.
— Да, вернулся.
— Ты лгал мне и тогда. Слова вырвались из моего рта, а ты все равно говоришь, что дух здесь. Так или иначе, а ты все равно лжешь.
— Духу было слишком далеко самому лететь сюда, и поэтому он часть пути — только часть — шел с тобой пешком. Теперь он здесь, и он доволен.
— Еще одна ложь. Я не слышал его голоса.
— Ты уже не можешь слышать и видеть, потому что твоя жизнь идет к концу. Сын Макофина, ты умираешь...
— Вот это, последнее, правда, — медленно и с горечью сказал Матан, опираясь на древко ассагая. — Я сам чувствую это... Я недолго протяну.