— Иди сюда, — мягко сказал он сыну. — Пошли дальше.
Он шагал с усилием, слегка наклонившись вперед. Какая-то неудержимая сила заставляла его идти все быстрее, и мальчик то отставал, то бежал с ним рядом, хватаясь за рваную развевающуюся шинель.
Несколько миль они шли по пыльной проселочной дороге. Знойная жара, обретая плоть, как бы танцевала перед ними на твердой глинистой почве, на глинистом сланце, а в кустах назойливо жужжали тысячи насекомых. Матан ничего не видел и не слышал, устремив неподвижный взгляд вперед, и, встречая путника, лишь поднимал в молчаливом приветствии свободную руку.
— Отец не может разговаривать, — пояснял мальчик, и они спешили дальше.
Несколько раз они останавливались у реки попить и ополоснуть лицо, потом вброд перешли на другой берег через лениво катящую свои воды Сулузи. Наконец подошли к дому — двум тростниковым хижинам-ульям, стоявшим у подножия холма. Старуха, родственница Матана, перестала шелушить кукурузные початки и принесла им воды в калебасе.
Она смотрела на Матана с большой тревогой, она увидела, что он изменился к худшему, и постаралась отвести взгляд в сторону и ничего не произнести, кроме слов приветствия. А он оставил мальчика с ней, зашел в хижину и из потемневшей тростниковой кровли вытащил длинный ассагай. Оливковую ветку он отнес за хижину и вновь вышел под лучи полуденного солнца — теперь вместе со своими палками он нес и ассагай. Он перешел вброд Сулузи и остановился на берегу, чтобы отполировать острие копья мелким песком и снять пемзой ржавчину. Потом обмыл ассагай проточной водой и вытер сверкающий наконечник рукавом. Носить такое опасное оружие запрещалось, но теперь его это мало беспокоило.
Он быстрым шагом пересек буш и еще до захода солнца очутился перед богатым краалем — мальчишки загоняли в него на ночь многочисленных коров и коз. Хижины в краале были построены из камня, крыша из толстого тростника покоилась на прочных столбах и подпорках, были увенчаны черепами и рогами животных, а также надутыми желчными пузырями. Только одна хижина выглядела по-бедняцки — целиком тростниковая, обветшалая и источенная непогодой, она как бы с насмешливым смирением поглядывала на остальные постройки. Именно здесь Матана ждал исангома.
— Ты открыл свой рот. Ты заговорил! — без церемоний набросился колдун на Матана.
— Я сказал слово, ну и что?
— Ты забыл, что я тебе велел?
— Я все помню, — Матан со свирепым видом повернулся к нему.
— Почему ты пришел сюда с оружием?
— Я пришел услышать, что ты скажешь. Я хочу знать, возвратился ли домой мой отец? Я хочу знать, будем ли мы теперь жить спокойно, я и мой сын?