В долине реки Черный Ануй мы разбили палатку на самом берегу. Вдоль берега тянулся луг, покрытый цветами, а за лугом высились скалистые горы. Где-то неподалеку от нашей палатки находилась знаменитая Черно-Ануйская пещера, которой интересовался и о которой писал Рерих. Самим найти ее в этом каменном лабиринте было трудно, и поэтому из села Черный Ануй привезли трех проводников. Это были мальчишки 8—12 лет, самые лучшие проводники на свете. И конечно, Черно-Ануйская пещера была для них как дом родной.
Пещера находилась в полутора километрах от нашей стоянки, и к ней мы вышли, пройдя через заросли высокого кустарника у подножия почти отвесной горы. Вход в пещеру был низким и напоминал арку довольно правильной формы. Арка вела в огромный каменный зал, высотой не менее 25 метров. Зал был величествен и строг и походил на помещение готического собора. Сходство усиливали два симметрично расположенных хода, между которыми образовалось некое подобие приземистой колонны, упиравшейся в каменный потолок. За этими ходами чудились длинные сводчатые коридоры... Я стояла посреди зала, и меня не покидало ощущение, что многое здесь сделано руками человека. Возможно, я и ошибалась. Сверху, через отверстие в потолке, в пещеру проникал рассеянный свет дождливого дня. Когда-то, очень давно, в пещере жили. Земляной пол пещеры был мягким и представлял собой столь желанный для археолога культурный слой, о котором говорил в Горно-Алтайске Павел Егорович Тадыев. Он был прав. Здесь надо было копать. Там, под этим мягким слоем, хранилась память каменного века, материализованная в наконечниках копий и холодном пепле человеческих очагов, пылавших тысячелетия назад.
Один из ходов оказался засыпанным, и луч моего фонаря уперся в груду крупных валунов. Второй ход, начавшийся сводчатым коридором, неожиданно сужался до низкого лаза, по которому можно было только ползти, упираясь руками в мокрые, отсыревшие камни. Луч фонаря дробился в туманном воздухе и время от времени выхватывал из темноты фигуры химер, каких-то бородатых людей в остроконечных шапках, согнутых странников в старинных плащах. Но стоило приблизиться к этим барельефам — натекам, как химеры расплывались, а люди уходили в камень, словно растворяясь в нем. Так, может быть, когда-то они исчезали в темноте этого хода. А лаз все сужался и сужался и наконец уперся в большой валун.
— Все, — сказали проводники. — Дальше нет даже щелочки.
Валун плотно прилегал к низко нависшему потолку и упирался всей своей массой в неровный пол лаза. Я ударила ногой по полу, и он отозвался гулкой пустотой. Пустотой большого и просторного хода. Но мы были отрезаны от этого хода валуном. Как он здесь оказался и зачем? Куда вели эти ходы? Сколь далеко они шли? Кто высек прямую линию в каменном своде хода? Известковые химеры плясали по стенам, а старцы в остроконечных шапках хитро улыбались и молчали. Вспомнился Рерих: «Или было, что женщина беловодская вышла давно уже. Ростом высокая. Станом тонкая. Лицо темнее, чем наше. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые». Женщина, говорят, вышла пещерным ходом. Вышла и ушла в легенду.