Во время телефонного разговора я испытывал чувство человека, который не рассчитал со встречей, опоздал немного. Может, потому, уже разыскивая дом Сидоренко на Октябрьском проспекте, думал, что Евдокия Петровна встретит меня строго. И ошибся. Она открыла дверь, и я увидел женщину, словно не с ней говорил только что, — полная энергии и достоинства, хотя все пережитое проступало на ее лице. Но глаза жили сами по себе, живые и добрые, как у матери, вырастившей четырех сыновей.
Евдокия Петровна подвела меня к столу, покрытому свеженакрахмаленной скатертью, за которым целая стена была отведена портрету офицера, написанному маслом. Развернутая грудь, портупея, по два кубика на петлицах. На открытом лице пронизывающий взгляд. Портрет казался написанным не с фотографии, как говорила хозяйка, а с бронзовой статуи. Она смотрела на него вместе со мной, а потом тихо, как бы про себя, сказала:
— Вот он... Иван Данилович Сидоренко.
Евдокия Петровна вдруг захлопотала, будто забыла самое главное, откуда-то извлекла большой альбом с покоробившейся от времени обложкой, с поблекшими буквами золотого тиснения: «Харьковский тракторный».
На первой же странице пожелтевший групповой портрет из 1931 года — парни в кепочках и спецовках, и перед ними чубатый Сидоренко. Тут же, рядом, вырезка из заводской многотиражки за 23 июня того же года. Читаю: «Комсомолец-бетонщик. Секретарь ячейки... командир комсомольского батальона...
Под его руководством батальон дал 801 замес. Премирован заграничной командировкой».
— Ведь как было, — стала пояснять хозяйка, — когда Сидоренко дал столько замесов, об этом узнал австрийский профессор Зайлигер, видимо, прочел в нашей «Правде», решил приехать, чтобы самому убедиться, нет ли тут ошибки в сообщениях русских о преодолении установленной им нормы — пятьсот один замес. Видать, человек был основательный, не поленился приехать из Австрии — по его бетономешалкам все страны мира работали.
Так вот он приехал, захотел увидеть господина Сидоренко, а им оказался, к удивлению профессора, перемазанный в бетоне двадцатилетний рабочий парень... Говорит Ивану: «Можно я вас потрогаю?» Своим глазам не поверил... А какой был человек Сидоренко, — повторяла она, засыпая меня фотографиями тех лет. — А это уже здесь, в Комсомольске-на-Амуре...
Иван Сидоренко в тельняшке, коротко остриженные волосы, на крупном лице осторожный, ожидающий взгляд в объектив. А Евдокия Петровна — худенькая маленькая девушка в футболке — приникла к нему.
— Сам снимал — ногой нажал, знаете, фотокамера на треноге была. Ой, сколько выплакала слез...