После небольшого перерыва на эстрадку взобрался оркестр и, дожевывая, стал разбирать инструменты. Босягин, бросив шницель на середине, подобрался, готовясь к броску. Мало ли кто вздумает пригласить рыжую первым и оставить ее за собой на следующий танец? Главное было — схватить ее вовремя.
Ему это удалось.
Танцевали они молча. Странно, но лицо и повадка рыжей не располагали к заурядному трепу, а незаурядного ему сказать было нечего. Положение спасла пушистая подружка. Когда Босягин отвел свою даму на место, она встретила их, будто любимых друзей, вернувшихся из кругосветки. Босягин остался стоять у столика, а через несколько минут подозвал официанта и попросил поменять два двухместных столика на один нормальный.
Потом он знакомил с девочками Соколова. Соколов в восторг от этой затеи не пришел, даже явственно покрутил носом, а когда подружки смылись на минутку, сказал Босягину, что он об этих дамах думает.
Собственно, Босягин и сам это заподозрил — когда блондинка потребовала шампанского. Рыжей оно не понравилось, блондинка велела подать другую бутылку, и при этом обнаружилось ее близкое знакомство с официантами — она всех их звала по именам.
У Босягина было две логики. Одна — логика женатого человека, не обремененного лишними доходами. И другая — командировочная. Логика домашняя оперировала такими категориями, как репутация и покой домашнего очага, банкнотами (на личные расходы) — не более сотни. Командировочная логика была совершенно анархична, принципа придерживалась следующего: «Однова живем!», и Босягин хоть сутки, а проводил в гусарской гульбе, не заботясь о последствиях, тем более что обратный билет уже лежал в кармане.
Так вот, командировочная логика внушила Босягину, что подвыпившие подружки во хмелю тем более очаровательны и сговорчивы, что непременно нужно уложить Соколова в постель к пушистой блондинке и что раз тебе, только что выдувшему трехлитровый кувшин пива, с зазывным хохотом предлагают коктейль из шампанского с коньяком, то нужно пить и не кочевряжиться.
Когда они вчетвером оказались на ночной улице, блондинка уже пела громким и довольно фальшивым голосом, рыжая непременно желала танцевать на проезжей части, Соколов хотел продекламировать какое-то с детства любимое стихотворение, и вся эта художественная самодеятельность безмерно радовала Босягина.
Была, правда, мыслишка о том, что номер-то они с Соколовым занимают один на двоих и что никакой швейцар просто так не пустит их в этот номер с двумя пьяными бабами. Денег же они просадили прорву, Босягин выложил все подчистую, Соколов тоже шуршал последними бумажками, и сунуть швейцару в лапу уже было нечего…