— «Духи», товарищ прапорщик! — зашептал боец в самое ухо Арчакову.
— Радист, передай «Ландышу»: есть караван, — отозвался он. — Огонь — по моей команде.
…Знаю Арчакова уже давно. Познакомились, как здесь принято говорить, «на боевых». Во время тяжелой кровопролитной операции в провинции Вардак, когда наши части, несмотря на поддержку артиллерии и авиации, не смогли захватить крупную базу вооруженной оппозиции в районе Джалеза — настолько плотной была там оборона противника. Рота специального назначения действовала тогда на ничейной полосе, в кишлачной зоне, только вчера покинутой мятежниками. Основные их силы уже оттянулись выше по течению реки, оставив охрану у складов с оружием, которое не смогли унести. Обнаружить и обезвредить эти склады — такой была задача роты специального назначения.
Было видно: Саша Арчаков занят делом, которое ему по душе. Невысокий, плотно сбитый, с буграми стальных бицепсов, старший прапорщик напоминал пружину, готовую разжаться в секунду опасности. Ни одного лишнего движения. Ни одного лишнего слова. «Азартен, отчаянно бесстрашен», — подумал я тогда, шагая в цепочке разведчиков из арчаковской группы, которая быстро и бесшумно продвигалась сквозь узкие лабиринты глиняных кишлачных улиц.
Так оно, в общем, и есть. В роте каждый знает: наорать, вспылить в ответ на чью-то нерасторопность — это Арчаков может. Характер у него — не сахар. Но спрятаться за спину солдата — никогда. Потому и идут за ним бойцы, как за танковой броней.
— А в моих ребятах я уверен, как в себе, — сказал мне он. — С ними хоть к черту на рога.
…Тот бой на перевале был коротким. Кое-кто из тех, кто шел в караване, даже не успел сорвать с плеча автомат. Когда погасла последняя осветительная ракета, на перевале стало тихо. Это жутковатая тишина, когда слышно, как колотится сердце, еще не остывшее от боя. Когда не знаешь, разбит ли враг или затаился в ожидании твоей ошибки, любого шороха, звука. Теперь обе стороны на равных, рассудить их сможет лишь нескорый еще рассвет. Теперь даже дышать нужно так, чтобы не услышал лежащий рядом товарищ. Цена этой выдержки — жизнь. Лежи и слушай тишину.
Они услышали: на караванной тропе громко заплакал ребенок. Долгим жалобным плачем, который переворачивал душу.
«Такого не бывает, — сказал себе Арчаков. — Это слуховая галлюцинация. Должно быть, у меня сдают нервы».
Ребенок продолжал плакать.
Крепко выругавшись по поводу всей этой неслыханной, дурацкой ситуации, он вышел на связь с командиром. Арчаков и так знал, что сделает в следующую минуту. Но совсем недавно под Кандагаром точно такая же разведгруппа, уничтожившая караван, была внезапно атакована во время осмотра поля боя и понесла огромные потери: тринадцать человек убитыми — неслыханная для афганской войны цифра! О случае этом несколько дней только и разговоров было в 40-й армии. Согласно принятому после этого приказу командующего, засадным группам спецназа категорически запрещалось предпринимать какие-либо действия до наступления светлого времени суток.