— Мы договаривались: автоматы должны быть русские. Русские лучше!
Так что пришлось Востротину немного повысить денежную часть выкупа.
Почти не веря в то, что остались живы, они вернулись в полк с вырученным солдатом. Востротин зашел в комнату, где офицеры смотрели футбол.
— Командир, где вы пропадаете?! У нас хорошая новость, — сказал ему кто-то, — наши Олимпиаду выиграли!
…Поздним вечером он зашел ко мне и, не сняв тулупа, просидел почти до трех часов утра, рассказывая о том, как все изменилось, когда ему вручили в Кремле Звезду Героя. Как жгла она лацкан пиджака, как хотелось ему, чтобы все ее видели. И что теперь даже родственники, для которых он всю жизнь был Валеркой, называют его по имени-отчеству. Что сам он время от времени задает себе вопрос: как это — до конца дней жить «героем»? Потом резко встал, оборвав себя на полуслове, — спать!
За окном всю ночь ревели взлетающие штурмовики и гулко бухала вдалеке артиллерия.
* * *
Утром 31-го поднялись рано, хотя всех дел было — ждать Нового года. Приезжали и уезжали какие-то люди, прощались, оставляли адреса, разговоры то и дело возвращались к домашним делам и были грустными, в общем. И оттого, что война кончалась и всех ждали неведомые перемены. И оттого, что она кончалась именно так: ни поражением, ни победой. Уже вечером, у мангала, на котором жарились шашлыки, подполковник Александр Греблюк, начальник политотдела полка, с которым мы перешли на «ты», грустно выдохнул:
— Скоро сорок, у меня две звезды на погонах. А жизни не было.
Малоприятный эпизод произошел под вечер и едва не сорвал праздник. Кто-то из офицеров, возвращаясь в полк уже в сумерках, обнаружил на пустынной дороге преспокойно бредущего неведомо куда конопатого солдатика без автомата, но с гранатой в кармане. Как уверял солдатик, он шел поздравлять земляка из соседней части. Надо было видеть, как бушевал «кэп», слушая не очень убедительные оправдания солдата, который чудом в общем-то не угодил к «духам».
— А ты подумал, герой, скольких парней мне придется положить, чтобы спасти твою жизнь? — примерно так (в моей литературной обработке) говорил ему Востротин. Новый 1989-й, последний год войны, солдатик встречал на гауптвахте, но это было чепухой по сравнению с теми минутами, когда он стоял, обмирая от страха, перед командиром.
В начале двенадцатого Востротин поехал поздравлять девятую парашютно-десантную роту — ту самую, «свою» 9-ю роту, которая насмерть встала на высоте 3234 на операции «Магистраль». Я напросился с ним. Сначала, правда, нам пришлось поздравить разведвзвод, потом связистов, потом еще кого-то, и только потом дело дошло до 9-й, в казарме которой стояли сдвинутые столы с вареной сгущенкой, зелеными банками голландского сыра и непременным голландским напитком «Сиси», много цистерн которого ограниченный контингент выпил за годы войны.