Еще событие: посещение знаменитой тюрьмы в Пули-Чархи. Это за городом, километрах в двадцати от Кабула по старой джелалабадской дороге. За последние годы здесь пересидело, наверное, полстраны — сначала те, кого опасался шах, потом те, кто был не по нраву Тараки, задушенному подушкой по приказу Амина, наконец, те, кого опасался Амин, свергнутый нами. Теперь сидят противники «народной власти».
Тюрьма — гигантский бетонный «лепесток» в пустыне, построенный по образцу какого-то знаменитого английского каземата. Два ряда стен, ров, толстенные решетки на окнах, на которых развешана выстиранная узниками одежда. Толпа родственников перед входом. Пропуская внутрь, охранник ставит им на запястье фиолетовую печать.
В камерах по двадцать-тридцать человек. Рядом с матрасами стоят японские радиоприемники, сумки, термосы. Заключенные одеты кто во что горазд: от спортивных костюмов фирмы «Адидас» до немыслимого тряпья. Скученность, вонь, грязь. Где-то здесь, в одной из этих камер, уже несколько лет сидит, по слухам, советник-француз, сидят жена и дочь Хафизуллы Амина. Послезавтра, в соответствии с декретом об амнистии, около тысячи человек из них выпустят на волю. Собственно, по этой причине сюда и пригласили журналистов. Из тех, с кем нас познакомили, самым колоритным был командир отряда моджахедов из Герата, который уверял, что не способен убить и муху и что «сам великий Ленин» часто говорил: «Человеку свойственно ошибаться, но самое главное — уметь исправлять ошибки». Это очень типично, кстати: афганцы чаще всего говорят не то, что думают на самом деле, а то, что, по их представлениям, ты хочешь от них услышать…
В воскресенье я чудом остался в живых. Уже было направился на почту в Шахри-нау, где оплачиваю обычно телефонные счета, да раздумал, свернул на полпути. А на почте как раз в это время прогремел взрыв! Четыре человека погибли, десятка два ранены. Улица была уже оцеплена, но я каким-то чудом проскочил, добрался до места взрыва. Ни на почте, ни в соседнем здании Министерства внутренних дел не осталось ни одного целого стекла. Рваная пробоина в стене здания напротив почты обнажила то, что еще сегодня было чьим-то домом. Чудом уцелевшие часы, стрелки которых остановил взрыв.
Возле разрушенного забора индийского посольства солдаты-афганцы уже разбирали обломки. Рядом, подцепленный стрелой автокрана, поднимался над землей обгоревший, исковерканный каркас, в котором с трудом угадывались очертания «фольксвагена», — это в нем была заложена взрывчатка. У колеса автокрана рыжели, высыхая на солнце, пятна крови. Было похоже на Анголу, на тот взрыв у дома кубинцев в Уамбо, о котором я писал три года назад. Ну, не странная ли, в самом деле, профессия: рассказывать о взрывах и смертях? Впрочем, но ведь и о жизни — тоже.