— Да? — Ян не отрывал взгляда от супруги, — А как себя чувствует мамочка?!
— Замечательно, — повитуха готова была и далее расписывать насколько все замечательно, но прекратила, едва заметила напряженный взгляд повелителя.
— Кати, — Ян сделал еще один шаг, — все хорошо?
— Да, — девушка осторожно поднесла малыша к груди. Зажав между двумя пальцами, подставила так, чтобы малышу было удобнее, и болезненно наморщила лобик, едва дитя начало есть.
— Первые роды, — тут же засуетилась повитуха, — так и должно быть, ваше величество.
Он не слушал, подойдя ближе, сел возле супруги, протянув руку, коснулся сначала ее нежной щеки, затем головки младенца. Присутствующие мгновенно ретировались, оставляя императорскую чету наедине.
— Похож на тебя, — прошептала Катарина, не отрывая взгляд от сына.
— Как ты и просила, — Ян облегченно выдохнул и улыбнулся. — Ничего мне не хочешь сказать?
Императрица Ратасса бросила взгляд на мужа, и вновь уделила все свое внимание малышу.
— Кати?
— «Хочешь я весь твой, а нет, держать не буду», — повторила его собственные слова Катарина.
Ян заметно напрягся, и враз осипшим голосом, хрипло спросил:
— Алиссин?
Кати улыбнулась, подняла голову и улыбнулась шире, увидев, как побледнел ее супруг.
— Ян, — она рассмеялась, — ты же такой умный мужчина, а задаешь такие глупые вопросы. Я люблю тебя, кем бы ты там ни был. Я тебя очень сильно люблю. Так вот, однажды ты сказал «Хочешь я весь твой, а нет, держать не буду», помнишь?
— Д-да…
Карие глаза Катарины мгновенно сузились, и оторопевший император Ратасса услышал то, чего никак от супруги не ожидал:
— Хочешь ты или не хочешь, ты мой! И это даже не обсуждается! Вопросы есть?!
Ян невольно моргнул, менее всего ожидая таких слов и такого взгляда от милой, нежной, и наивной супруги.
— Кати, любовь моя…
— И никаких фавориток! — добавила девушка. — Ни единой!
— Да я не… — император был поражен происходящим.
— И последнее — с Алиссин я переписывалась, переписываюсь и буду переписываться далее!
После этих слов, происходящее начало обретать ясность, несмотря на абсурдность ее намеков.
— Душа моя, ты ревнуешь? — рискнул предположить Хассиян. Чуть смутившись, Кати погладила младенца и тихо ответила:
— На тебе был ее запах. Что еще я могла подумать? Учитывая, какая она… и какая я и…
— О-о, муки ревности это страшно, — он расхохотался, но тут же прекратил, едва заметил как от звуков громкого голоса вздрогнул малыш.
— Прости, любовь моя.
Катарина вопреки его просьбе продолжала хмуриться.
— Кати, — он подался вперед, обнял ее лицо широкими ладонями.