Об ошибках в интригах, погубивших Цицерона, мы поговорим в другой раз (это анализировал Макиавелли, и ввела в круг своих задач Теория игр). А сейчас посмотрим на его политический трактат De re publica — «О государстве». Не ради политических взглядов Цицерона — они малоинтересны, хоть и давно практичны и сводятся к сохранению консульской республики. Куда интереснее последняя, шестая книга этого трактата. Называется она Somnium Scipionis, «Сновидение Сципиона». Героем её малородовитый Цицерон выбрал военного трибуна Третьей Пунической Сципиона Эмилиана, которого во сне посещает дух его великого деда, Сципиона Африканского. Жанр книги — космическая научная фантастика. Сновидец наслаждается зрелищем планет и неподвижных звёзд, которые «были такие, каких мы отсюда никогда не видели, и все они были такой величины, какой мы у них никогда и не предполагали; наименьшей из них была та, которая, будучи наиболее удалена от неба и находясь ближе всех к земле, светила чужим светом».
Картины, развёртывающиеся перед Сципионом Эмилианом, вполне соответствуют модели мироздания по Евдоксу, более известной по позднему изложению Птолемея и использовавшейся астрономами в практических целях дольше, чем коперниковская.
Порекомендуем их тем, кто интересуется историей астрономии и популяризации наук, равно как и жанром фантастики. Но нас сейчас интересует другая часть «Сновидения...» — та, в которой Сципион Африканский говорит о переносе сознания умерших людей в область Млечного пути. «Да, дерзай и запомни: не ты смертен, а твоё тело. Ибо ты не то, что передаёт твой образ; нет, разум каждого — эти и есть человек, а не тот внешний вид его, на который возможно указать пальцем».
То есть Цицерон в своём политическом трактате ввёл гипотезу об отличии человеческой личности от человеческого тела. О возможности переноса содержания этой личности — в наших терминах содержания информационного — в некое посмертное хранилище. Обратим внимание: то, о чём говорит Цицерон, не имеет никакого отношения к авраамическим религиям. Те говорят о трансцендентном, потустороннем, а небесная обитель усопших вполне имманентна, находится на вполне физическом небе... Равно как и божества Олимпийской религии были вполне от мира сего.
Отметим культурологический факт. Уважение к наследию Цицерона стояло столь высоко и в античности, и в Средние Века, что породило забавное смешение неба астрономов и небес теологов (кстати, недавно обыгранное в соседней ветке «Компьютерры»).
Конечно, ни того, какая сущность переносится, ни того, кем и как организован этот перенос, Цицерон не обсуждал и обсуждать не мог. Впрочем, это не мешало призывать к патриотизму, обещая за него небесную награду: «Самые благородные помышления — о благе отечества; ими побуждаемый и ими испытанный дух быстрее перенесётся в эту обитель и в своё жилище» (ну откуда было в тот давний век знать, что сферы обращения небесных тел, вроде навигационных спутников, не обитель блаженных, а новая область для казнокрадства). Не мешало осуждать склонность к наслаждениям, а паче всего — самоубийство.