Какой бы сволочью ни был Сайлас, он никогда не был трусом. Но лежа в вонючей темноте, он испугался, испугался неизвестности, одиночества, всего того, что ждало его в этом неведомом месте. К его чести нужно сказать, что он достаточно быстро взял себя в руки и не закричал, когда полог, прикрывавший дверной проем, неожиданно откинула чья-то рука.
Внутрь вошел донельзя грязный и оборванный человек, из-за спутанных волос и нечесаной бороды невозможно было разглядеть лица его. Вошедший, который держал в руках миску с каким-то хлебовом, хотел задернуть за собой полог, но Сайлас протестующе вскрикнул, и «дверь» осталась открытой. Скудного света, проникающего через проем в хижину, хватило, чтобы рассмотреть убогую обстановку жилья и самого хозяина. Этот последний настолько явно не относился к элите общества, что Сайлас не стал тратить на него свое внимание. Он отметил только грязные лохмотья, немытое лицо, разбитые ноги и натруженные руки с самыми чудовищными черными и заскорузлыми ногтями, которые Сайлас мог только предположить у живого существа. Разглядев все это, лорд брезгливо сморщился и перевел взгляд на помещение, которое стало его неожиданным пристанищем. Правда, и тут было особенно не на что смотреть.
Посередине комнаты стояло сооружение, которое можно было принять за стол, хотя оно было изготовлено неведомым умельцем (скорее всего, гостеприимным хозяином) из пластиковых ящиков, такие же ящики стояли рядом и изо всех сил изображали стулья. На стене висела какая-то кухонная утварь, на столе стояли немытые тарелки и мятые пластиколбы. Окон не было, а пол был покрыт толстым слоем грязи. Еще в комнате находилось что-то, что Сайлас принял за холодильную установку, и тот самый топчан (тоже спаянный из ящиков), на котором он лежал. Теперь он обнаружил, что прикрыт куском мягкого пластика, а его рука плотно перевязана и буквально прикручена к телу.
Все увиденное не только ничего не объясняло, а только добавляло загадок.
— Эй, ты, — возмущаясь в глубине души необходимостью обращаться к этому немытому чучелу, сказал, морщась от боли, Сайлас. — Ты! Подойди сюда!
«Чучело», припадая на одну ногу, повернулось, заулыбалось щербатым ртом и поковыляло к топчану. Когда он подошел ближе, Сайласа обдало волной такой вони, что он непроизвольно отшатнулся, ударившись головой о мазанковую стенку. Адская боль ударом топора ворвалась в его голову, на глазах выступили слезы. Абориген попытался как-то помочь, но лорд, разгадав его намерения и ожидая новой волны невыносимого смрада, снова отпрянул, чуть не упав на пол.