Когда Сайлас открыл глаза, его окружала кромешная тьма, и только через некоторое время он смог различить в ней легкие отблески от луж, которые отражали невесть откуда взявшийся свет. Шел дождь. Сайлас поднялся на ноги, но сразу же поскользнулся и, упав, вляпался ладонью во что-то столь мерзкое, что он порадовался, что не может рассмотреть это повнимательней. Он встал и уже осторожней двинулся вперед, надеясь выйти на более освещенное место. Скоро он опять провалился в канаву, полную грязи и воды, но зато нащупал стенку дома и определил для себя, что он находится на улице (как будто это не было очевидно с самого начала), что улица эта была вымощена камнем, что по ее краям была проложена канава, наполненная черт знает чем, и что улица эта воняла, как сотни солдатских нужников. Первой точкой, обозначенной в списке Эллины, был Париж. 1348 год.
Бонсайт опять поскользнулся на мокрой мостовой и сильно разбил колени. Выругавшись (вполголоса, так как в нем, как и в любом человеке с доисторических времен, жил страх темноты, и он не хотел привлечь внимание неведомых тварей, живущих в этой темноте), Сайлас решил, что в этой кромешной тьме он далеко не уйдет и неплохо было бы дождаться рассвета. На ощупь отыскав нишу в стене и убедившись, что там нет дверей, Бонсайт прикорнул на приступке, поплотнее закутался в плащ и стал терпеливо ждать. Сначала он мерз и размышлял о том, что как хорошо, что он взял этот неприметный плащ, который не вызвал бы удивленных взглядов практически ни в одном времени, потом он подумал об аптечке, надежно спрятанной под плащом, об искусно сделанном футляре для Челнока и о небольшом арсенале, рассованном по карманам. Эти мысли успокоили его, потом он согрелся, а потом не заметил, как уснул.
Разбудили его громкие крики пастуха, выгонявшего стадо принадлежавших горожанам коров за городскую стену. Дождь кончился, и великий город предстал перед Сайласом во всей своей красе. Он помнил Париж по изображениям, которые просматривал еще в самом начале своей авантюры, кажущемся теперь таким далеким. Там были гравюры, картины, фотографии, голографии и прочее, прочее, но ни одна из них не передавала такого невероятного количества грязи и невыносимого зловония, каковые царили на реальных улицах средневекового города. Нечистоты, подхваченные прошедшим ночью дождем, веселыми ручьями стекали по улицам, скот, ведомый в «луга зеленые», метил свой путь, как мог, а милая (если бы не сильно порченные зубы) служанка прямо из окна опорожнила ночной сосуд своих хозяев, едва не попав Сайласу на голову. От всего этого изобилия впечатлений и от узости улочки с нависающими над ней стенами домов у него закружилась голова, и он поспешил прочь, следуя за горожанами, которых становилось на улице все больше.