Расстрелять! – II (Покровский) - страница 127

И сейчас же у всех сделались раскрасневшиеся лица! И руки — толстые, волосатые, потные! И глаза растаращенные! И крики:

— Давай! Вставляй! Давай! Вставляй!

И вот уже ляжки догини елозят на колене старпома, и зад её интеллигентно вырывается, а взгляд — светится человеческим укором.

И тут наш восьмимесячный дог, которого Сергей Петрович так долго подтягивал, настраивая, как инструмент, кончил, не дотянув до ляжек.

Видели бы вы при этом его глаза: в них было всё, что мы описывали ранее.

Королевская струя ударила вверх и в первую очередь досталась великолепной бороде, запутавшись в колечках, потом — носу, по которому так славно стекать, ушам-глазам и, наконец, лысине, теплота которой давно ждала своего применения, а во вторую очередь она досталась люстре и потолку и оттуда же, оттянувшись, капнула на другую, куда более ущербную лысину.

Меня не брали на свалку. Они так и говорили: «Мы тебя не возьмём». Мои братья. Они не брали меня за то, что я не умел врать и всё, как на духу, выкладывал нашей маме. За это меня считали предателем и не брали, хотя о посещении свалки не нужно было расспрашивать — нужно было просто понюхать рядом с ними воздух. Воздух был полон свалки. Свободы и свалки. Въедливый, пронзительный дух. Как мне хотелось на свалку! Там находилась масса интересных вещей. Часть из них сразу же оседала в карманах: полуистлевшие трансформаторы, транзисторы, конденсаторы — всё это приносилось домой и в сей же миг со скандалом и грохотом вылетало в окно под горестный братский плач. Братья рыдали, а я лживо вздыхал и сочувствовал.

— Вылитые отец,— говорила моя мама про моих братьев,— этот тоже женился, приехал из Ленинграда и привёз с собой целый чемодан. И главное, чего?! Радиодеталей! Целый чемодан барахла. Это было его приданое.

Мама всегда ругала папу, а заодно и моих братьев, потому что они были «вылитые отец» и с младых соплей интересовались только техникой. Игрушки они разбирали-крушили-ломали. Я ничего не крушил. Я был «вылитая мать» и создан был для счастья.

Наш средненький, Серёга, всё время что-то протыкал. Однажды он проткнул только что купленную резиновую надувную игрушку — это был олень. Мама её купила, надула, заткнула пробкой, чтоб воздух не выходил, и дала нам поиграть. Серёга вынул гвоздь, сотку: бац! — и оленя не стало. Серёга был выпорот и выгнан на улицу.

— Уходи! — кричала мама.— Мне не нужен такой сын!

И Серёга ушёл. Сначала он всё сидел, сидел внизу на ступеньках, необычайно серьёзный для своих трёх лет. Он сидел и думал, непривычный и взрослый. Потом он встал и ушёл. «К папе».