Пять лет он не брался за ручку двери отдела кадров. Пять лет! За это время страна выполнила и перевыполнила! (Ёлки зелёные!)
— Раз-ре-шите? — Валера не узнал свой голос и вполз. Зачем-то же его всё-таки вызвали! Он покрылся испариной предчувствия. Сердце прыгало и стучало по пищеводу.
— А-а-а… Валера,— улыбнулся ему отдел кадров среди бумаг через стол,— заходи, заходи, садись, наш перспективный офицер, хе-хе…
Валера не сел, он боялся не встать.
— Вот! Переводим тебя в институт, в Ленинград, приказ с квартирой, науку вбок задвигать,— улыбнулся ещё неоднократно отдел кадров,— будь она неладна!
— А когда? — Валера тупо ворочал языком.
— А как соберёшь документы, характеристики, печати — ну, ты сам знаешь. Иди готовься.— И отдел кадров, не видя уже Валеру, нагнулся и нырнул в свои бумаги.
Тот вышёл, не помня как, и прислонился к стене. Сердце подобралось ко рту и тюкало в барабанных перепонках. Обманут, врут, обманут! И вдруг вспыхнула, хлынула радость, весенний ветер, цветущая вишня, охапки тюльпанов, горькая свежесть свободы, навстречу пошла жена в розовом старом халатике.
Валера сильно вздохнул. Может быть, слишком сильно, потому что коридор с мерцающими лампочками вдруг задвигался, накренился набок и улетел.
Свет померк. Валера, роя ногами, заскользил по стеночке и совершенно уже не услышал топота и кутерьмы.
Бедняга, прости тебя Господи!
Радость приступом взяла его сердце.
Как же всё-таки на севере начинается весна? Ах, да-да-да, она начинается с огромного солнечного зайчика, который однажды утром, вдруг зацепившись за вершину сопки, надолго там остается. Или ещё появляются вороны — основательная, могучая птица, воздушный акробат.
Они появляются парами, потом у них начинается нежное синхронное плаванье в небесах, а затем и большая морская чайка, прозванная за свою прожорливость бакланом, начинает кричать: «И-я-и-я-и-я!» — конечно же, и ты, кто же сомневался?
А летом на верхних болотцах можно найти скромницу морошку на тонкой ножке и ягель — серебристый и светло-зелёный, почти жёлтый, превращающий скалы и валуны в королевские коралловые рифы. Он расстилается упругим ковром, да таким плотным, что, кажется, нигде, насколько хватает глаз, ни былинки, ни соринки — всё так чисто, и валуны все на своих местах, будто здесь только и должны быть, и вода в озёрах, озерцах, ручейках, лужах то стоит, то сочится, перетекает, пропитывая мох насквозь,— она такая необыкновенная, что всё время хочется напиться,— и вероника, брусника, черника, голубика — все они там, где нужно, именно там, где и должны быть.