Когда швартовщики достали старпома непорванным на борт, в руках он судорожно сжимал обрывки черепаховых водорослей.
Старпом очень сильно таращился и широко разевал рот. Его спросили:
— Ну как там?
На это он только слабо махнул рукой.
Жаль, жаль, что супа не получилось, но зато хоть старпома достали, а это по нынешним временам уже немало.
Лейтенант Каблуков Дима был редкая сволочь в сочетании с политработником.
Его только что назначили в роту отдельного батальона воинов-строителей замполитом, но майор-комбат его ни в грош не ставил и в упор не видел.
Вот и в этот понедельник он отменил Димины политзанятия и погнал личный состав на хозработы, нелестно выразившись насчёт Димы лично, и всяких там попов обалдевших, и их отупевшей от безделья поповщины.
— Надо работать, а не языками чесать! — орал майор.— Задолбали в смерть! Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Чего вылупился, прыщ на теле государства, ты думаешь, мы на твоей болтовне в светлое будущее попадём? Прислали тут на мою голову, выучили…
Дима не стал дальше слушать, кто там и на чью голову выучился, и тут же, при нём и при дежурном по части, покрутил ручку телефона и попросил соединить его с начпо.
Обычно это трудно сделать: дозвониться во Владивосток, там пять с половиной часов езды по нашей железной дороге, но тут соединили на удивление быстро, и Дима сказанул в трубку буквально следующее:
— Товарищ адмирал! Здравия желаю! Докладывает лейтенант Каблуков, замполит роты. Товарищ адмирал, тут у меня комбат совсем чокнулся. Отменил политзанятия и погнал людей на работы. Нехорошо отзывался о политработниках, товарищ адмирал. Но партия и политотдел для того и существуют, чтоб таких вот Чапаевых ставить в строй. Вы нам сами об этом говорили, товарищ адмирал. Комбата к вам? На беседу? Завтра в пятнадцать часов? Есть, товарищ адмирал! Разрешите положить трубку!
Дима с видимым удовольствием положил трубку. Повернулся к комбату и вежливо сказал:
— Свистуйте в политотдел, товарищ майор. Начпо вас вызывает завтра к пятнадцати часам.
После этого он ушёл проводить политзанятия.
Дежурный по части окобурел. Майор-комбат — тоже. Такого подлёжа от этого щенка он не ожидал.
Майор напрягся, пытаясь извлечь из себя что-либо приличное моменту, зверски расковырял себе ум, но ничего не придумал — так силен был удар,— он сказал только:
— Ах ты, погань! — и пошёл готовить себя к начпо.
Весь день у комбата всё валилось из рук. Ночью он не сомкнул глаз.
В шесть утра комбат сел в утренний поезд. Пять с половиной часов езды до города Владивостока он посвятил напряжённым думам: как вывернуться, что врать? О лютости и человеконенавистничестве начпо он был наслышан и хорошо знал, что чем ничтожнее повод, тем тяжелее могут быть последствия.