Обеспечивали мы лодочку. Задачу она сдавала: всплывала-погружалась, а мы — парочка тральщиков во главе с комбригом — создавали им иллюзию совместного плавания.
Когда эти выдры нанырялись и сдали свою задачу, решило наше начальство отметить это дело и по этому поводу отправилось к острову.
Есть у нас такой островок. Мы как только сделаем что-нибудь путное и при этом никого случайно не утопим, сразу же направляемся туда и там на травке отмечаем выполнение боевой задачи.
Причалили мы, вынесли всё что положено на травку, расселись всем кагалом (штабом, разумеется) и начали отмечать.
Взял начальник штаба трёхлитровую банку в обе руки, отпил для пробы и говорит:
— Это… не вино… по-моему…
— Да брось ты,— говорит ему комбриг, берет у него банку и делает глоток, а потом он замирает, и видно, как организм у него впитывает и соображает, а весь штаб смотрит на комбрига. Начальство есть начальство — как скажет, так и будет.
— Да-а…— говорит комбриг протяжно,— на вино это не похоже. Что же это? Вкус какой-то…
И тут:
— Товарищ комбриг! Товарищ комбриг! — бежит издалека вестовой.— Не пейте! Это не вино! Не вино это!
— А что это?! — кричит ему навстречу комбриг.
— Это проявитель! — подбежал вестовой, задыхаясь.— Проявитель… это… стоял там… перепутали…
Сомнения отпали и улетучились. И после того, как они улетучились, комбриг и начштаба одновременно рыгнули проявителем им вдогонку.
— Доктора! Доктора сюда! — заорали тут все и забили ногами.
И появился доктор.
— Ну что, доктор,— спросил его комбриг с большим достоинством,— жить будем или же подохнем?
— Конечно же, жить! — вскричал доктор и бодро влил им по ведру марганцовки в каждое наружное отверстие.
А потом они стояли, обнявшись, и — а-ва-ва! — блевали через борт, а над ними с хохотом носились быстрокрылые чайки.
Наконец-то лодка привязана; справа плещется море, слева — какая-то дрянь, сверху — небо. Автономке конец.
Экипаж вылезает и роится на пирсе: оживление, смех, улыбки и всё такое.
Вова Кельвин — химическая кличка Балбес — стоит на пирсе отдельно от всех и нюхает «тюльпан», погружая в него трепетные ноздри, большие, как у колхозной лошади. Пришли. Лепестки «тюльпана» жалко влипают, втягиваются — вдох — и опадают, бедные,— выдох. Кончик носа в жёлтой пыльце.
«Тюльпан» пахнет только для Вовы.