«Арзамас» собрал весь цвет тогдашней литературы; зачислен был в него заочным членом и лицеист Пушкин: присутствовать на заседаниях он не мог, так как лицеистов из Царского Села не выпускали. Вспомним, раз уж речь зашла о Лицее, что первым товарищем Пушкина, с которым он познакомился на вступительных экзаменах, был Костя Гурьев, которого вскоре изгнали из учебного заведения за «развратное поведение» (в тринадцать-то лет, каково!) В дальнейшем Гурьев нашел себе должность по вкусу — секретарем нашего посольства в Стамбуле — не без протекции, вероятно, родственницы, Марьи Дмитриевны Гурьевой, бывшей замужем за тогдашним канцлером Карлом Васильевичем Нессельроде.
Скучая в южной ссылке в 1822–1824 годах, Пушкин подружился с Вигелем, чему способствовали общие «арзамасские» знакомства. Филипп Филиппович был тогда бессарабским вице-губернатором. Тоже, между прочим, любопытно: кто оказывал Вигелю протекцию по службе? По вздорности нрава заметной карьеры Вигель не сделал, и бросало его на самые разные должности. В Бессарабию он попал по знакомству с всесильным новороссийским губернатором графом Михаилом Семеновичем Воронцовым. Из-за графини Елизаветы Ксаверьевны любовники ее устраивали дуэли; у графа же, по-видимому, иное было на уме.
В том, что на Пушкина со стороны Филиппа Филипповича не было никаких поползновений, невозможно сомневаться. Стихотворная строка: «но Вигель, пощади мой зад!» — не более чем метафора. Вигель, судя по всему, был педофил, и, по мере старения, как водится, все менее удачливый.
Не в этом ли причина особенной желчности его «Записок», с которых списывают подробности о пушкинской эпохе все беллетристы уж полтораста лет? О каждом Вигель мог отпустить язвительное словцо. Некоторых приятелей по «Арзамасу», однако, миловал. Душе Блудова, по его словам, близка была «непорочная любовь с ее чистейшими нежнейшими восторгами и дружба, весьма немногим прежде, ныне же почти никому непонятная». Дмитрий Васильевич Дашков был, вспоминает Вигель, «весь любовь и чувство; был чрезвычайно вспыльчив и нетерпелив, но необычайная сила рассудка, коим одарила его природа, останавливала его в пределах умеренности».
«Арзамас» существовал года три, входили в него люди, бывшие уже в чинах, но сравнительно молодые, лет до тридцати. Собирались они друг у друга и упражнялись в шутках по адресу ветеранов отечественной словесности из «Беседы любителей русского слова», в которой заседали старики, увешанные лентами и звездами: Державин, Шишков, Хвостов.
Кое-какие молодые люди, благоговея пред сединами, тоже заглядывали в державинский дом на Фонтанке, где был штаб «Беседы». Например, Степан Петрович Жихарев. Он тоже восемнадцатилетним юнцом поступил в Иностранную коллегию (было это в 1806 году) и сразу познакомился с Вигелем. «Прелюбезный молодой человек, — писал Жихарев, — очень сведущ во французской литературе, знает французский язык в совершенстве и пишет на нем свободно».