Я хотела позвонить Аспарагусу, но мама Ира сказала, что не нужно. Я не поняла и стала настаивать, и тогда она закричала отчаянно: «Не надо!»
Она была невменяема, бормотала что-то несуразное, и мне казалось, что она сошла с ума. Она повторяла, что Мишу убил мой отец, и она виновата… что это возмездие, она знала… чувствовала… ничего не дается даром, за все нужно платить…
Пусто и печально стало в нашем доме. Взгляд мой падал на диван, где любил сидеть Миша. Бедный Миша… Мама Ира не вставала после похорон, я с трудом заставляла ее съесть хоть что-нибудь. Она отводила мою руку с ложкой и мотала головой. И молчала. Это было самое страшное! Моя болтливая, жизнерадостная и неунывающая мать молчала! Как-то ночью я застала ее стоящей у окна — она напряженно вглядывалась в беспроглядную темень. Заслышав мои шаги, она пробормотала, не оборачиваясь:
— Он придет… Он не отстанет… не простит…
Я обняла ее и заставила лечь. Ее трясло…
…Мой привычный мир рушился слишком быстро, и меня затягивало в омут из обломков того, что еще вчера казалось незыблемым и прочным. Я словно катилась с горы, полная страха, неуверенности и боли, и одному богу известно, что ждет меня внизу…
Дверь мне открыла баба Капа. Я удивленно воззрилась на нее.
— Ирина попросила посидеть с Катюшей, — сказала она. — Вот мы и сидим с Митяем.
— А где она?
— Не знаю. Оделась и ушла. — Соседка не смотрела на меня, вид у нее был растерянный.
— А когда же она ушла?
— Часа два уже будет…
— А когда придет, не сказала?
Баба Капа наконец взглянула на меня, но ничего не ответила, только вздохнула. Из комнаты доносился смех Катьки.
— Девка — золото, а не ребенок, — сказала она вдруг ни с того ни с сего. — И умненькая! — Она продолжала смотреть на меня, и в ее взгляде мне чудилось что-то… жалость? — Ладно, пойду я, засиделась. — Баба Капа возвратилась в гостиную, взяла на руки кота Митяя. Уже в прихожей сказала: — Ты, Лизавета, ежели чего, сразу зови. По-соседски. Ох, и тяжелый котяра вымахал, — жалуется она. — Аж спину ломит. Дармоед вымахал, да? — Она целует Митяя в голову. — Ах ты, горе мое луковое! Ах, ты ж разбойник!
Тяжело переваливаясь, баба Капа спускается на свой этаж, оставляя меня в недоумении. Я смотрю ей вслед. Что это с ней? Старая дворовая сплетница удивительно молчалива сегодня. А как же последние известия?
Катька радуется мне: «Ли-за!» Тянет ручки — я подхватываю ее. Она обнимает меня за шею. Забыла спросить у Капы, когда ее кормили. Ну да все равно. Поужинаем вместе.
— А ножками? — спрашиваю я и ставлю ее на пол. Она ковыляет, цепляясь за мою руку. Мы заглядываем в спальню, и я вижу сложенный белый листок на кровати, придавленный часами Иры — я узнаю золотой браслет.