— Сашка изменился, — сказала мама Ира, глядя бармену вслед.
— Сашка? — удивилась я. — А почему Митрич?
— Фамилия Дмитричев, — ответила она. — Хороший был мальчик, — глаза ее затуманились. — С ума сходил, а я — ноль внимания. Говорят, опасно возвращаться…
— Почему? — спросила я, пьяная не столько от шампанского, сколько от беззаботной атмосферы бара и встречи, которая возбуждала во мне странные чувства сожаления, умиления и, как ни странно, облегчения. Оттого, что Митрич знал Иру, она словно стала реальнее — у нее было прошлое, в котором cуществовал юный Митрич, томимый первой любовью, были и другие, кто ее помнил и… любил. Мой отец, например…
— Привидения, — коротко ответила Ира и сделала рожки, приставив указательные пальцы к вискам: — У-у-у! Выскакивают, где их и не ждали, из-за угла…
Бедный Йоханн Аспарагус наклюкался от огорчения, ревнуя Иру к разбитному Леше Добродееву. Сидел, набычившись, молчал, наливался обидой — куда ему тягаться с ловким болтливым Бородатым Малюткой! А тот оказался неутомим — сочинял экспромты в честь прекрасной дамы, бездарные, как и все его стихи, но смешные.
Митрич прискакал в очередной раз и протянул Ире гитару.
— Сашенька! — рассмеялась она и замахала руками. — И не проси! Все забыла.
— Ирушка! — Митрич рухнул на одно колено. — Пожалуйста. «Солнышко лесное!»
— Просим! — обрадовался Малютка. Захлопал.
— Пожалуйста, Ирочка, — кашлянув, произнес Аспарагус. — Пожалуйста.
Ира погладила Митрича по щеке, взяла у него гитару.
— Сюда! — бармен схватил ее за руку, увлекая за собой. Ира поднялась на подиум. Небольшой зал был уже полон, негромко гудел. Митрич вскарабкался следом, постучал пальцем по микрофону, призывая к тишине, и объявил: — А сейчас наша дорогая гостья споет для нас. Давай, Иренок! — подбодрил он ее и тяжело спрыгнул вниз.
Мама Ира стояла прочно, расставив крепкие длинные ноги в туфлях на высоких каблуках, в красном свете прожектора, с выражением дерзкой радости на лице. Отбросила назад растрепавшиеся локоны, улыбнулась, тронула струны и сказала бархатно, нараспев:
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны…
Сентиментальный Митрич рыдал, не таясь, и утирался клетчатым полотенцем.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною, —
пела Ира.
А в углу бара разыгрывался свой спектакль. Там сидели двое, пили водку.
— Знаешь, Павлик, — говорил Юра, — сколько я не сидел вот так? Лет десять, а то и больше. Дом, работа, дом, работа… Я и забыл, что такое бывает. Да и не с кем, если честно. Спасибо, что вытащил!