Ничего подобного, меня готовы взять в ученики, но при одном условии: чтобы я пробыл здесь восемь месяцев. За меньший срок я ничему не научусь.
— Я готов остаться на три года, — заявил я.
— В этом нет нужды, — ответил наставник. — Для человека три года — это слишком большой срок. Вам не нужно связывать себя обещаниями, достаточно просто пробыть здесь восемь месяцев. Зафиксируйте этот срок в своем сознании. Привыкните к мысли, что останетесь здесь на восемь месяцев. Это непросто. Мы встаем в три часа утра, а ложимся в одиннадцать. Много занимаемся медитацией, работаем в саду, здесь есть свои трудности, а вам к тому же будет нелегко из-за непривычной обстановки. Все будет чужим: язык, то, как мы сидим, еда. Вы не получите никакой выгоды из того, чему здесь научитесь. Но это не страшно: вы научитесь чему-то новому для себя, а это никогда не помешает.
Наставник говорил долго, то и дело прерываясь для того, чтобы Питер перевел. Когда он кончил, я подумал, что теперь могу задать несколько вопросов. Я попытался сформулировать их поточнее, но все они сводились к одному: есть ли в жизни смысл? Наставник покачал головой.
— Я могу ответить на ваши вопросы, но не буду этого делать, потому что вы не поймете ответа. Представьте себе, что у меня есть чайник, а вы хотите пить. Я готов налить вам чая, но для этого вам необходима чашка. Если я налью чай вам в ладони, вы их обожжете. Если я налью чай на пол, я испорчу циновки. Вам необходима чашка. Эту чашку вы создадите в процессе обучения.
После слов о чае ему, вероятно, захотелось пить, и он что-то сказал Питеру, который вежливо поклонился и вышел. Вскоре он вернулся, неся на подносе чайник, чашки, блюдо с печеньем, сигареты и пепельницу.
Наставник расслабился, и атмосфера в комнате сразу же изменилась. Питер прислонился к стене, а наставник потерся спиной об один из вертикальных брусьев. Я тоже сменил позу — от сидения на коленях у меня заболели ноги.
— Вы приехали из Голландии, — сказал настоятель. — Я читал о вашей стране. Вы строите плотины и выкачиваете воду, отвоевывая территорию у моря. Иногда воде удается прорваться, и тогда вы строите новые плотины, начинаете всё заново.
— Между Японией и Голландией была война, — сказал я.
— Да, — сказал наставник, — великая война. Много моих учеников погибло. Война — это упражнение. Теперь у нас мир, и люди упражняются по-другому. Многое строится только для того, чтобы его внезапно уничтожили, а потом построили заново. Вы обвиняете в этой войне японцев?
— Нет, — ответил я. — Я жил во время войны в Голландии и связываю ее зло, ужас и жестокость с немецкими солдатами. С Японией я ничего не связываю. Я уже побыл немного в вашей стране — она очень красивая. У японцев добрые лица.