Никто из семьи арендатора не заходил к нему сегодня, только служанка принесла обед, который он съел наскоро, и снова погрузился в свое занятие.
Глубокая тишина, царившая в беседке, нарушалась только скрипом его пера, как вдруг дверь с шумом распахнулась, и на пороге, стуча кожаными башмаками, появилась госпожа Грибель. Жена арендатора собственноручно, как всегда, принесла послеобеденный кофе, и Маркус, поднявшись с места, пожал ей руку.
– На воздухе душно и жарко, словно в печке, – заявила она, вытирая передником лицо и шею. – А в нашем господском доме всегда царит приятная прохлада! Мы с Луизой встали в четыре часа и отправились в графский лес за грибами! Потрудились немало, зато набрали чудесных сморчков и полную корзину земляники! И какие крупные грибы в княжеском лесу, в половину моего кулака будут!
Поставив поднос с кофе перед Маркусом, толстушка продолжала:
– А вот что касается служанки господина судьи, я должна вам сказать, что я категорически возражаю, чтобы она жила в одном доме с нами! – заявила она с раздражением. – Это не годится уже ради моей Луизы, которая будет приезжать домой на праздники!… Вы знаете, я сегодня остолбенела от изумления, когда в половине пятого увидела, как эта особа с мызы выходила из дома лесничего! Это же скандал, и я вижу, что вы покраснели, господин Маркус! Еще бы! Как не покраснеть от стыда за поведение теперешних молодых девушек!
Передохнув, госпожа Грибель прибавила:
– Так вот, я заявляю, что если семейству судьи нужна служанка, я найду им хорошую честную девушку, а эту не пущу и на порог к себе! У Грибель честь и стыд всегда стояли на первом плане, господин Маркус, и я надеюсь, что вы понимаете меня, и не будете настаивать!… Ну, а теперь пейте кофе, пока оно не остыло, а то недолго и заболеть: у вас лицо горит, как в огне!
Едва захлопнулась за нею дверь, молодой помещик порывисто вскочил: он был страшно взволнован и негодовал на Грибель, которая, оказывается, была такой же сплетницей, как и все старухи.
Оклеветанная ею девушка держалась слишком гордо и высокомерно, вот все и ненавидят ее, но ее поведение безупречно и никто не смеет осуждать ее, в каком бы часу она не выходила из дома лесничего!
Но почему им всегда овладевало какое-то странное чувство невыразимо жгучей боли, если при нем упоминали имя этой девушки, соединяя его с именем лесничего?…
И вдруг ему стало ясно, что все, что он задумал и намерен был выполнить, как бы считаясь с последней волей покойной тетки, на самом деле имело другую подкладку. Он не хотел предоставить „зеленому сюртуку“ ореол гуманности, он желал сам быть на его месте, хотел предупредить его, и… достиг совершенно противоположных результатов!