Прижавшись в уголок дивана, Маркус не шевелился и даже затаил дыхание: ему казалось, что в эту минуту счастье всей его жизни висит на волоске! Шорох птички, полевая мышка, перебежавшая через тропинку, легкий шум в усадьбе могли испугать робкую девичью душу и навсегда спугнуть дичь, готовую запутаться в сетях.
Чем ближе она подходила, тем сильнее бился ее пульс, и она умоляюще смотрела на открытую дверь, словно надеялась на какую-то помощь…
Но нет, ни за что на свете он не протянет ей даже кончики пальцев! Он хотел вполне насладиться чувством торжества, она должна придти к нему сама!…
Когда она остановилась на пороге, Маркус вскочил с места и подошел к ней.
– Я сдержала слово, – чуть внятно пробормотала она, и веки ее нервно дрогнули.
– Я знал это, – сказал он.
Она взглянула на него и ее глаза сверкнули гневом:
– Да, вы были уверены в успехе, конечно, на основании ваших опытов над гувернантками! – с горечью заметила она и еще ниже надвинула на лицо свой платок.
Ее тон и это движение показали ему, как далек еще он был от желанной цели.
– Я знал, что добрая сестра милосердия не допустит, чтобы кто-нибудь из ее ближних оставался без помощи! – произнес он осторожно и посторонился, чтобы пропустить ее в комнату.
Она поспешно направилась к столу и вынула из корзинки все, что нужно было для перевязки.
Маркус, стараясь не глядеть на нее, подошел и видел, что каждая жилка в ней дрожала, и ловкие пальцы тщетно старались приготовить повязку.
– Я сегодня ужасно неловка, – проговорила она, – вероятно здесь очень душно или я такое жалкое создание!
С лихорадочной поспешностью она развязала платок и откинула его назад, затем взяла его перевязанную руку и молча стала снимать бинт.
Маркус сознавал, что его спокойствие и самообладание дадут ей возможность побороть волнение.
– Ваше страданье скоро кончится! – заметил он, стараясь ее успокоить, но голос его предательски дрогнул, изобличая его собственное волнение.
– Да, вы правы: рана отлично заживает, – сказала она, сняв повязку, – и даже не останется никакого знака.
– Как жаль! Я был бы рад носить всю жизнь шрам в память этого происшествия! Значит, дальнейшего лечения не потребуется, хотите вы сказать?
– Теперь достаточно будет помощи госпожи Грибель! – ответила она, свертывая новый бинт.
– Вы очень добры! Но, может быть, вы позволите мне приходить на мызу для перевязки?
– Это совершенно излишне! – сказала она, не отрываясь от своего занятия.
Окончив перевязку, она собрала все в корзинку и, не успел он опомниться, когда она уже стояла у двери, напоминая птичку, рвущуюся на волю. У самой лестницы она обернулась к нему.