И. С. Тургенев, живший тогда в Париже, знал из письма Стасова о картине. Он живо интересовался всем новым в искусстве. Но мысль ему сразу не понравилась. В марте 1872 года он писал: «что же касается Репина, то откровенно вам скажу, что хуже сюжета я для картины и придумать не могу — и искренне об этом сожалею: тут как раз впадешь в аллегорию, в казенщину, в ходульность…»
Позже, увидев картину, писатель отозвался об этой затее трактирщика в письме к Стасову еще суровее, она казалась ему «холодным винегретом живых и мертвых».
Да он и не скрывал своего мнения. Картину в ту пору перевезли в Москву, в консерваторию, и Репин писал Н. Рубинштейна с натуры прямо на холст. Во время сеанса пришел Тургенев. Осмотрел картину. Она, видимо, очень не понравилась ему, и он высказал художнику свое мнение:
— Ну что это, Репин? Какая нелепая идея соединять живых с давно умершими.
Репин пытался как-то объяснить картину, оправдать ее замысел. Но Тургенева было трудно переубедить.
На торжественное открытие «Славянского базара» съехалось все аристократическое общество.
Картина имела огромный успех. Многие жали Репину руки, осыпали его словами восторженной похвалы, поздравляли. Он захмелел от этого бурного проявления восторгов. Сиял и заказчик. Он щедро представлял Репина всем и разделял с ним сладость успеха.
Высокую фигуру седоголового Тургенева Репин увидел издали. Он ласково, мягко, аристократически пожал ему руку, не снимая белой перчатки. Была еще слабая надежда, не изменится ли мнение писателя под влиянием всеобщих похвал.
— Нет, нет, мой друг: мое мнение есть мое, и я с идеей этой картины примириться не могу.
То была крупица горечи, которая отозвалась в сердце острой болью. И потом могла жужжать вокруг сладкая похвала: поверх всей учтивой великосветской лести вставали слова правдивой и резкой оценки писателя.
И Тургенев был прав. В этом произведении Репин выступил не как талантливый композитор, а как посредственный исполнитель.
Но первая заказная работа не была только творческой неудачей художника. Она говорила о большем. Автор таких искренних и проникновенных картин, как «Воскрешение дочери Иаира» и «Бурлаки», исполняя заказ трактирщика, пошел на некоторое соглашение со своей совестью. Он высказывал Пороховщикову недовольство тем, что в список не попали передовые композиторы, его современники. Но когда заказчик с ним не согласился, Репин покорно исполнил все его предписания. Не швырнул ему обратно деньги, не бросил писать картину, а продолжал работать, стараясь не слушать предупреждающего голоса совести.